Портал сетевой войны ::  ::
ССЫЛКИ
Новороссия

Релевантные комьюнити ЕСМ:
rossia3
ru_neokons
ЕСМ - ВКонтакте
Дугин - ВКонтакте

Регионы ЕСМ

Дружественные сайты

Прочее

Карта сайта

>> >>
ПнВтСрЧтПтСбВс
ЛИТЕРАТУРА
Толкиен как традиционалист
15 декабря 2014
Дж.Р.Р. Толкиен: христианин, консерватор, традиционалист
4-я редакция (декабрь 2014 г.), часть 1

Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн (Ин.1:6)

Глава 1. ЖИЗНЬ

 Итак, определив в предисловии традиционализм, следовало бы сказать еще пару слов о консерватизме в том виде, в каком он сформировался после французской революции 1789 года. В первом приближении можно использовать определение С.М. Сергеева (правда, он совершенно ошибочно консерватизм «традиционализмом», путая понятия): «Это направление мiровой общественной мысли, возникшее в Европе в конце XVIII века, а в России – в начале XIX века. Консерватизм является идеологическим ответом традиционного общества на вызов модернизации и сопутствующей ей идеологии Просвещения с её подчеркнутым отрицанием исторической традиции как предрассудка, рационализмом, индивидуализмом, механицизмом, экономическим и политическим либерализмом, приоритетом формального права. Консерватизм выступает за сохранение, поддержание и развитие исторически сложившихся религиозных, культурных, политических и хозяйственных основ данного общества. Для консерватизма характерны: 1) признание религии (в России – Православия) фундаментом общества; 2) понимание общества как своеобразного организма, продукта постепенного исторического роста; 3) предпочтение "мудрости веков" - абстрактным схемам, обычая - формальному праву; 4) приоритет общности над индивидом; 5) социальный иерархизм (а в России - еще и подчеркивание цивилизационной самобытности)». Другими словами, консерваторы - это люди, которые нашли в себе мужество сказать нет "духу времени" и "прогрессу", ведь, как великолепно подметил Г.К. Честертон, "всё мёртвое плывёт по течению, против течения может плыть только живое". И если традиционалист всегда отстаивает старое только потому, что оно старое, то истинный консерватор может и отрицать существующий порядок вещей ради высшего идеала, может иметь революционный темперамент. А.М. Руткевич пишет: «Консерватором является вовсе не тот, кто хватается за настоящее или мечтает вернуться в прошлое, но тот, кто свергает неполноценных, уничтожает разложившееся общество ради вечных ценностей». Однако именно таким и должен быть всякий христианин.

 В науке не решен вопрос и о критерии классификации консерватизма. Я считаю, что есть абсолютно объективный критерий, позволяющий разделить всех консерваторов (как русских, так и западных) на две группы. Этот критерий – методы борьбы против Нового Мiрового Порядка. На мысль о таком объективном критерии меня впервые натолкнула теория А.Дж. Тойнби о различных способах поведения людей во время тотального кризиса общества, во время агонии умирающей культуры (хотя впервые эту классификацию провёл ещё Н.М. Карамзин в "Переписке Мелодора и Филалета"). В этих условиях одни консерваторы продолжают цепляться за осколки старых порядков (в XIX веке), а после исчезновения и этих осколков уходят в глухую изоляцию, выбирая путь личного отказа от участия в преступном "прогрессе" (в XX веке). Другие же, когда "охранять" стало уже нечего, предпочитают бороться с новшествами ради того, чтобы прийти к наиболее приемлемой альтернативе будущего (типичный пример - идеология немецкой "консервативной революции" 1920-х годов, провозгласившая устами О.Шпенглера, что "надо желать лишь неизбежного - или ничего не желать"). Второй путь фактически означает – сопротивление злу насилием. Этот путь восходит к католической идеологии (а в России - к идеологии бюрократической петровской империи). Это путь инквизиции и крестовых походов, путь безпощадного подавления либералов и социалистов. В России так мыслили Николай I, Погодин, Победоносцев и т.п. Первый путь означает - игнорирование зла, непризнание его как равного, уход от соблазнов мiра сего. Это путь Любви, путь славянофилов и почвенников. Однако при его абсолютизации он, как и второй путь, приводит к ереси. Второй путь (сопротивление Новому мiровому порядку его же средствами) в своей крайности становится языческим или ветхозаветным, т.е. нехристианским; первый же путь, вырождаясь, клонится к анархизму и предает самого себя в руки недремлющих врагов. На самом деле эти два пути вполне совместимы. Истинный путь – тот, который применительно к обстоятельствам прибегает то к первым, то ко вторым средствам. Лишь немногим из мыслителей было дано понять, что нужно совмещать исполнение заповедей Христовых о прощении своих личных врагов с ревностью по уничтожению врагов Божиих, идеал мирной и патриархальной жизни - с сильным государством и армией, которые охраняли бы эту жизнь от соблазнов апостасии ("модернизации"). В России высоты такого понимания достигли лишь Константин Леонтьев и о. Павел Флоренский. В европейском консерватизме всегда абсолютно преобладал второй путь, путь Силы, а о пути Любви там почти не слыхивали. Дж.Р.Р.Толкиен, как я намерен показать, тоже пытался найти гармонию между этими двумя путями - в той мере, в какой это вообще было возможно в данных исторических условиях.

 Поскольку Толкиен известен прежде всего как художественный писатель, то уместно будет сказать и пару слов о литературе вообще. Я глубоко убежден - и слова десятков святых и богословов тому порукой - что светская по форме культура безусловно необходима, если она проповедует христианский взгляд на мiр, если помогает людям прийти к Вере. Более того, Православный человек не может проклинать светскую культуру и требовать, чтобы все тотчас садились за чтение церковных книг. Требования подобного рода, которые приходится слышать от весьма сомнительных личностей типа Виктора Острецова и тому подобных "китоврасов" и "дартов" (о них будет сказано в главе 7), - это требования чисто сектантские и антицерковные, не могущие иметь ничего общего с истинным Православием. Я уже сталкивался с этой проблемой при изучении Гоголя и его "Выбранных мест из переписки с друзьями". Наш величайший православный писатель убеждал всех, что его весьма несовершенная книга должна лишь пробудить в неверующих людях интерес к Церкви, стать для них первым шагом на пути обретения Истины - но нашлись многие, которые вполне в сектантском духе считали, что ему не пристало давать поучения... По отношению же к Толкиену будут актуальны слова А.Кондратьева: "Испокон веков христианская Церковь проповедовала те же самые истины, однако через посредство книг Толкиена эта весть прозвучала для нашего современника убедительнее».

 И, наконец, следует сказать о весьма своеобразном способе знакомства российских читателей с наследием христианских мыслителей XIX - XX веков. Некоторые имена мы услышали в 80-е - 90-е годы прошлого века впервые - и естественно было недоверие к ним. Еще с большим недоверием поначалу встречались работы о раскрытии консервативных взглядов таких наших классиков, как Карамзин, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Бунин, Шмелев (да и не только наших - вспомним Честертона!). В советское время эти имена не могли замолчать вовсе, поэтому замалчивали христианскую и монархическую направленность их произведений, а порою пытались даже приписать им "прогрессивные" взгляды, к которым они и близко не стояли. Вдобавок к этим сложностям многие имена действительно великих людей были открыты в постсоветской России вперемешку с именами тех, также ранее запрещенных, о ком лучше было бы никогда и не слышать. Так струя истины потонула в море новых лживых кумиров, еще более лживых, чем старые большевистские идолы. В этих условиях приходится вести постоянную борьбу за очищение имен великих христианских мыслителей XIX - XX веков от ложного образа, который создавался вокруг них как на коммунистическом Востоке, так и на либеральном Западе. И ситуация вокруг имени Дж.Р.Р. Толкиена здесь - одна из самых запущенных.

*          *          *

 Прежде всего, пусть читатель спросит себя, что конкретно он знает о биографии Толкиена? Ответ почти наверняка будет удручающим. И виною тому объективные препятствия: биография Толкиена, написанная Хэмфри Карпентером, лишь в 2002 году издана на русском языке (но все еще малоизвестна; к тому же она не идеальна в плане психологии); остальные же биографии лишь повторяют её, базируются на вторичных источниках и распространены ещё меньше. Письма Толкиена, изданные тем же Карпентером, переведены на русский язык в 2004 году и также малоизвестны; а то, где хранятся дневники писателя, на которые ссылался Карпентер, мне не удалось выяснить даже у маститых толкиеноведов. Конечно, любителям творчества Толкиена известно несколько больше, но и они, как правило, осведомлены несколько односторонне - знают только то, что напрямую касается "средьземельского" цикла его произведений. Тем более что сам Толкиен к написанию своей биографии всегда относился скептически, считая, что "только Ангел-хранитель или Сам Господь могли бы показать нам истинную связь между фактами личной жизни и произведениями писателя. Я абсолютно уверен, что изучать биографию автора ради того, чтобы понять его труды, - пустое дело". Эти слова цитируют все исследователи Толкиена, и тут же... принимаются за изложение его биографии. Что ж, придется так поступить и мне.

 Во время битвы под Веной в 1526 году один из саксонских Гогенцоллернов за отвагу получил фамилию tollkühn - "безрассудно отважный" (посмотрите в любом немецко-русском словаре). В XVIII веке один из представителей этого рода, музыкант, переехал в Англию; его правнук Джон Бенджамин Толкиен (1807 - 1896, дед Дж.Р.Р. Толкиена), будучи уже типичным англичанином, был владельцем музыкального магазина и изобрёл один из видов фортепиано. От первого брака у него родился сын Джон, а от второго - Джон Артур Руэл. Род Толкиенов в Англии славился консерватизмом и добропорядочностью.

 Отцом Профессора (так я иногда буду называть Дж.Р.Р. Толкиена, поскольку это теперь общепринято) был Джон Артур Руэл Толкиен (1858 - 1896). Руэлом его назвал отец в честь французской фамилии своего друга; это имя взято из Ветхого Завета (русское Рагуил - так звали тестя Моисея: Исх. 2:18). Артур работал менеджером в банке. Невестой Артура была Мейбл Саффилд (Mabel Suffield, 1871 - 1904). Её предки и многочисленные братья и сестры были коренными англичанами из Бирмингема - кассирами, страховыми агентами и коммивояжерами. (Профессор отмечал, что по натуре он скорее Саффилд, чем Толкиен.) Артур Толкиен, потерпев финансовый крах, переехал в Южную Африку; Мейбл решила отправиться за ним, невзирая на протесты и слёзы родных. В марте 1891 года она отплыла из Англии. 16 апреля 1892 года Артур и Мейбл обвенчались в Кейптауне (по англиканскому обряду), после чего отбыли в Блумфонтейн - столицу тогдашней бурской Оранжевой республики, доживавшей последние годы своей независимости. Тогда, впрочем, это место считалось страшным захолустьем.

 В это время Мейбл уже ждала ребенка; думая, что родится девочка, она хотела назвать её Розалиндой. Однако в 00:40 3 января 1893 года, в день св. Геновефы (Женевьевы) Парижской, родился мальчик. Ему дали тройное имя: Джон - потому что именно это имя было принято давать старшему внуку в роду Толкиенов (а поскольку сводный брат Артура Джон оставил лишь трёх дочерей, то именно будущий Профессор оказался старшим внуком Джона Бенджамина); Рональд - вместо Розалинды; Руэл - согласно упомянутой выше традиции. В семье будущего Профессора звали Рональдом (поскольку других Рональдов не было в роду ни Толкиенов, ни Саффилдов), а для друзей и коллег он был Джоном или Джоном Рональдом. Однако позже Толкиен никогда не назывался малознакомым людям именем Джон, поскольку переосмыслил его: "Моё имя Джон, - напишет он, - имя, часто используемое и любимое христианами, и поскольку я родился в Восьмидневие св. Иоанна Евангелиста, я избрал его своим покровителем - хотя ни отец, ни мать в то время не думали ни о чём таком, чтобы дать мне имя в честь святого". Через год, 17 февраля 1894 года, у Артура и Мейбл родился второй сын - Хилари Артур Руэл.

 От первых двух лет жизни в Южной Африке у Рональда остались смутные воспоминания - жара и пальмы, обезьяны и шакалы, львы и змеи, а также волосатый ядовитый паук - несомненно, отозвавшийся десятилетия спустя в кошмарных образах Унголиант и Шелоб. Светловолосый и голубоглазый, хоть и невысокий ростом, Рональд - "юный саксонец", равно как и его отец, не переносил африканского климата, в отличие от крепкого Хилари (впрочем, внешне Рональд всё же больше походил на мать, в то время как Хилари - на отца). Поэтому в апреле 1895 года Мейбл с двумя детьми и нянькой отплыла из Блумфонтейна в Англию, в Бирмингем к родственникам. Артур должен был приехать к ним их позже. На крышке дорожного сундука он написал: "А.Р. Толкиен". Это единственная память об отце, которая осталась у Рональда...

 Как известно, от трети до половины всех писателей испытали в детстве семейную драму. Не стал исключением и Толкиен. Не успела Мейбл приехать на родину, не успел четырехлетний Рональд продиктовать свое первое письмо отцу 14 февраля 1896 года, как пришла страшная новость - 15 февраля 1896 года от лихорадки, подхваченной в африканском климате, и последующего кровоизлияния в мозг Артур Толкиен скоропостижно скончался. (Местонахождение его могилы, кстати, так и осталось неизвестным: попытки Кристофера Толкиена найти её в 1944 году были безуспешны.) Вскоре не стало и старого Джона Бенджамина. Ни о каком возвращении теперь речи не шло: Мейбл осталась у родителей. Впрочем, уже летом 1896 года она сняла недорогой коттедж в деревушке Сархоул (Sarehole; прототип Хоббитона) рядом со старой мельницей на дороге из Бирмингема в Стратфорд-на-Эйвоне и стала жить с детьми отдельно.

 Детские воспоминания оказали огромное влияние на позднейшее творчество Толкиена. Об африканском пауке мы уже говорили; в Англии же таких впечатлений было куда больше. Детство было для Рональда временем контрастов: грязный и мрачный промышленный Бирмингем и коренная сельская Англия, West Midlands, графство Ворчестершир, земли по реке Северн - родина ряда композиторов и поэтов, на самой границе с Уэльсом, близко от западного моря. В эти годы в Рональде закладывалась стойкая нелюбовь к "модернизации" и индустриализации. Навсегда братьям Толкиенам запомнилась мельница на речке, где жил добрый мельник Сэндиман - "Белый Колдун" - и злой фермер ("Чёрный Колдун"), выращивавший шампиньоны и трюфели, которые Рональд постоянно присваивал себе. Речную долину, покрытую зарослями черники, братья называли Ривенделл, а за ней лежала деревушка Гринхолл, где растили овец. Одна из разновидностей овечьей шерсти, как известно, называется gamgee (в честь ее изобретателя доктора Самсона Гэмги)...

 В эти годы Мейбл не имела средств на дошкольное обучение детей и занималась с ними на дому. Она знала несколько языков (и учила детей немецкому), рисовала, любила ботанику и играла на фортепиано. Рональд любил слушать музыку, но, в отличие от деда и матери, ненавидел играть её. Его манили латынь и греческий, он постоянно рисовал зáмки и диковинные пейзажи. Больше всего он любил животных и особенно растения: деревья навсегда остались его лучшими друзьями, с которыми он мог часами разговаривать. Рональд не мог видеть, как люди безжалостно вырубают деревья без крайней на то необходимости - именно в детстве лежат истоки той любви к растениям, olvar, которая столь явно проступает в его творчестве; слова "убийца деревьев" всегда были самым жестким приговором в его устах.

 Мейбл читала детям "Алису" Льюиса Кэрролла, легенды о короле Артуре и сказки Джорджа Макдональда (1824 - 1905), друга Кэрролла (позже Толкиен, как и К.С. Льюис, называл Макдональда в числе своих литературных предшественников); образ Лунной Прапрапрабабушки из его сказок, возможно, повлиял на образ эльфов, и прежде всего, Галадриэли у Толкиена. Но особенно Рональду запомнилась "Красная книга волшебных сказок" из 12-томного сборника сказок Эндрю Ланга, где пересказывалась сага о Сигурде и драконе Фафнире (хотя спустя многие годы Толкиен как ученый резко критиковал теории Ланга). Поэтому, когда ему исполнилось семь лет (1900), он сочинил свой первый, не сохранившийся рассказ; осталось лишь воспоминание о том, что мать сказала, что надо говорить не "зелёный большой дракон", а "большой зелёный дракон". В этом же возрасте Рональда стал посещать сон об огромной волне, ставший "архетипическим" для его жизни (см. ниже). И в том же году случилось второе (после смерти отца) событие, перевернувшее жизнь Толкиена: весной 1900 года Мейбл Толкиен и её сестра Мэй вместе со своими детьми перешли в католическую веру, что повлекло полный разрыв с большей частью их родни. О грандиозном значении этого события, равно как и о конкретных обстоятельствах, при которых оно произошло, мы будем говорить в следующей главе.

 А уже осенью семья переехала в Бирмингем. Новый дом находился у самой железной дороги, и Рональд имел возможность каждый день видеть вагоны с углём с надписями по-валлийски. Тогда же он пошёл в школу Короля Эдуарда - самую престижную школу Бирмингема; это стало возможным исключительно благодаря педагогическим талантам Мейбл. Там быстро выяснились наклонности Рональда: лингвистика и, как следствие из неё, литература. Учёба, страсть к среднеанглийскому и древнеанглийскому языкам сполна заменила ему деревенскую жизнь; с 1903 года благодаря победе в конкурсе он учился безплатно. Рональд очень много читал и рисовал; в школе даже устраивали персональные выставки его рисунков. Толкиена особенно привлекал вкус, звучание иностранных слов - любовь к чистой красоте слова, как и к чистой красоте мифа, определяет всю его жизнь и творчество. Он, конечно, знал французский и немецкий, латынь и греческий (он брал уроки греческого языка Нового Завета за неимением католических школ у местного методиста Уайзмена [методисты – протестантская секта], с сыном которого он подружился), и в определённой степени любил их, но куда больше его манил Север - германский, кельтский и финский. Ему страстно хотелось выразить словами этот северный, "нордический" идеал - и постоянно Толкиена мучил вопрос о месте Британии в нём. Чего больше в англичанах - германского или собственно британского, кельтского, валлийского? Каков вклад древней Британии в сокровищницу "северного духа"? И самое главное: ведь этот северный дух восходит к языческим временам, так насколько он совместим с христианством?

*          *          *

 Тем временем жизнь шла своим чередом. В 1902 году духовником Мейбл Толкиен стал отец Френсис Ксавье Морган (полуиспанец, полуваллиец; годы жизни 1857 - 1934), а 14 ноября 1904 года 33-летняя Мейбл умерла от диабета (инсулина тогда ещё не было) - а может быть, ещё от непомерных забот и от бедности. Толкиен всю жизнь обвинял в её смерти родственников, отвернувшихся от неё после принятия католичества. Одиннадцатилетний Рональд и десятилетний Хилари остались круглыми сиротами. Их опекуном согласно завещанию Мейбл стал отец Френсис. Он стал им подлинным отцом (да и по возрасту он был ровесником А.Р. Толкиена); дети любили проводить время с ним куда больше, чем с ненавистной двоюродной тёткой Беатрис Саффилд или с миссис Фолкнер (хозяйкой дома, второй этаж которого братья снимали на деньги своего опекуна). В лице отца Френсиса религиозность Толкиена попала в надёжные руки и неуклонно росла. Профессор вспоминал: "Я встречал сердитых, тупых, неблагодарных, самодовольных, невежественных, лицемерных, ленивых, подвыпивших, жестокосердых, циничных, жадных, властолюбивых, пошлых, снобистских и даже аморальных священников... но для меня один отец Френсис перевешивает их всех... Он первый научил меня милосердию и прощению".

 Тем временем начался и новый этап в творческой деятельности Толкиена - тот этап, который он позже приоткрыл перед широкой публикой в лекции "Тайный порок" (1931). Как известно, многие дети в школе пытаются составлять и использовать искусственные языки - не столько ради конспирации, сколько ради удовольствия. Такая традиция бытовала и в тогдашних английских школах. Там, где учился Толкиен, были распространены языки анималик и невбош - весьма незатейливые наборы непонятных слов, восходящих к английским и латинским словам и подчиняющиеся, естественно, английской грамматике - дети ведь на большее и не способны. Но Рональд пошёл дальше простого увлечения - создав свой первый черновой набросок языка наффарин, он твёрдо решил в дальнейшем совершенствовать его в соответствии со своим лингвистическим вкусом (Толкиен считал, что у каждого человека есть свой лингвистический вкус, выражающийся в том, какие звуки и, следовательно, языки он предпочитает). В фонетике наффарина уже прослеживаются черты будущего квенья.

 Боюсь быть слишком субъективным - если я слишком люблю лингвистику, как и Толкиен, то читатель может и не разделять такого увлечения. Но если он готов следовать дальше, то мы пойдем дальше. В отличие от Л. Заменгофа (создателя эсперанто) Толкиен неизменно подчеркивал, что язык может быть живым лишь в том случае, когда на нём написаны мифы и легенды; потому-то, по выражению Профессора, древние языки куда живее всех искусственных языков XIX - XX веков, включая и эсперанто. Позже он скажет о "Властелине Колец": "Никто мне не верит, когда я говорю, что моя большая книга является попыткой создать мiр, в котором могла бы показаться реальной форма языка, отвечающая моей личной эстетике. Но так оно и есть". Для своих языков - как вторичную цель - Толкиен и решил написать такие мифы, которые отражали бы северный дух - отчасти кельтский или финский, отчасти германский. И прообразы этих мифов не замедлили прийти. И можно только удивляться чутью, с каким юный Толкиен улавливал их там, где любой другой прошёл бы мимо, не задумываясь.

 Рональда с детства посещало такое мистическое умонастроение, когда обычные детские песенки и считалки виделись ему кусками утраченного, позабытого эпоса или мифа. Из домысливания, мнимого восстановления целого по его малой части и рождались ассоциации, многие из которых отражены в его творчестве. Так, из весьма популярных в России "Сказок матушки гусыни" выросла песенка Фродо про корову и лунного человечка; из стишков про леса, вложенных позже в уста хоббитов - глубинная философия жизни и смерти; а считалки типа

Трижды три королей,
Трижды три кораблей
Из-за моря явились давно,
Из погибшей земли
Корабли привезли
Семь звёзд, семь камней и Белое древо одно

были положены в основу целого цикла мифов. (Тем самым юный Толкиен совершил - для себя, конечно - научное открытие. Историки и этнографы давно рассматривают некоторые народные считалки как обрывки древнейших мифологий. Так, академик Б.А. Рыбаков раскрыл жуткий, чудовищный смысл русской считалки: "Ходи в пекло, ходи в рай,/ Ходи в дедушкин сарай,/ Там и пиво, там и мёд,/ Там и дедушка живёт". А этнограф А.М. Пастухов вскрыл зороастрийские корни одной безобидной балкарской считалки...)

 На эти неожиданные ассоциации у Толкиена наслаивалось и ощущение, "архетипическое" для жителей крайнего запада Европы - ощущение безкрайнего Великого Моря, которое находится в центре мiровоззрения для кельтов Британских островов и которое породило безчисленные сказания об Аваллоне, Атлантиде, острове св. Брендана и многие другие. Как потом скажет во многом автобиографический герой толкиеновской повести "Потерянная дорога" Альбойн:

 "Интересно, есть ли во мне римская кровь? Если и есть, то, наверно, не так уж много. Я люблю западные берега, и настоящее море - оно совсем не такое, как Средиземное, даже в книжках. Я хотел бы, чтобы у него не было другого берега. [Все бы хотели! - М.М.]А есть другие черноволосые народы, кроме римлян. А португальцы - римляне? А кто такие римляне? Интересно, какие народы жили в Португалии, и в Испании, и в Ирландии, и в Британии давным-давно, совсем давно, раньше римлян, раньше карфагенян, - раньше всех? А интересно, что подумал тот человек, который первым увидел западное Море?"

 И ещё с семи лет Толкиена посещал сон - навязчивый, неотступный сон о гигантской чёрной волне, нависшей над зелёными полями. Этот сон порождал мысли об Атлантиде - но не столько о платоновской, сколько о другой, ещё неизвестной. И эта картина сама рождала непонятные пока, но красивые слова, как это будет потом описано в "Потерянной дороге":
"За обрывом виднелось море. Было лето, и солнце только садилось. Оно медленно уходило в море, и горизонт горел алым. Море быстро угасало: с запада налетел холодный ветер, и от заката ползли угрожающие черные тучи с огромными крыльями, распростертыми к югу и к северу.
- Они похожи на орлов Западных Владык, летящих к Нуменору, - сказал вдруг Альбойн. Интересно, что это значит? Он не так уж удивился: в те дни он часто сочинял разные слова. Смотрит он на знакомый холм, и вдруг видит его в каком-то другом времени, в другой истории. "Зеленые склоны Амон-эреб", - говорил он. "Громко шумят волны на берегах Белерианда", - сказал он однажды, когда был шторм, и волны разбивались о подножия утесов, на которых стоял дом.
Некоторые имена он просто сочинял (или думал, что сочиняет): ему нравилось, как это звучит. Но другие казались "настоящими", словно не он произнес их первым. Слово "Нуменор" было из таких. "Мне нравится это слово, - подумал он. - Я мог бы выдумать длинную историю о стране "Нуменор"
".

 Описание Альбойна настолько соответствует биографии Толкиена, что его хочется цитировать снова и снова:
"И пролетело лето, и Альбойн вернулся в школу, к латыни. А еще он изучал греческий. А позднее, лет в пятнадцать, он взялся за другие языки, особенно северные: древнеанглийский, норвежский, валлийский, ирландский. Это не слишком поощрялось - даже отец-историк не очень одобрял. Похоже, считалось, что латыни и греческого за глаза довольно; и вообще, всё это такое старье - а ведь есть отличные современные языки, на которых говорят миллионы людей; не говоря уж о математике и прочих полезных науках. Но Альбойну нравился аромат древних северных языков - нравился не меньше того, что на них написано. Конечно, поднабрался он и истории языков - все грамматики "неклассических" языков просто переполнены ею. Он ничего против и не имел - передвижения и аблауты сделались его коньком ещё в том возрасте, когда другие мальчишки роются в автомобильных моторах. Так что он имел некоторое представление о взаимосвязи европейских языков. Но ему казалось, что грамматики чего-то не договаривают. Его любимые языки обладали особым ароматом - и он был до некоторой степени общим для всех этих языков. Кроме того, Альбойну казалось, что этот аромат как-то связан с атмосферой мифов и легенд, которые рассказывались на этих языках".

 И опять же: "Альбойн пытался объяснить, как он понимает "атмосферу языка".
- Понимаешь, - говорил он, - все время слышатся какие-то отзвуки, в отдельных странных словах - это могут быть самые обыденные слова, но с тёмной этимологией; а иногда это есть во всем звучании языка - словно что-то проглядывает из глубины".
"Мне нравится уходить в прошлое, -
говорил Альбойн (а значит, и Толкиен), - к корням - не только народа, культуры или языка по отдельности, а всех трёх вместе". История, мифология и филология - вот те три кита, которым суждено было нести дальше мiровоззрение Толкиена.

Школьные годы  были временем бурного литературного и языкового развития таланта Толкиена. К шестнадцати годам он уже прочёл "Беовульфа" в оригинале (на древнеанглийском; а это весьма сложный язык - и так думаю не только я, но так же считали позже и коллеги Толкиена по работе) и артуровские легенды на среднеанглийском, освоил древнеисландские саги, а потом с подачи о.Френсиса занялся испанским (единственный романский язык, не считая латыни, который Толкиен любил) и древнеегипетским. Лингвистическое чутьё Рональда было столь велико, что, оказавшись как-то в Уэльсе, он с удивлением обнаружил, что понимает валлийский язык, один из самых трудных языков в мiре! Способность к анализу каждого слова, выделению основы, фонетическому сопоставлению - вот что обусловило достижения Толкиена в сравнительно-историческом языкознании. Самостоятельно, не обращаясь к научным трудам, он самостоятельно открыл (для себя, конечно) ряд языковых законов, сравнивая романские, германские и кельтские языки. Это ещё больше укрепило его решимость создать свой язык по всем законам настоящей лингвистики.

 Что же касается литературной деятельности Толкиена, то в школьные годы он и три его одноклассника (Роб Гилсон/Джилсов, Джоффри Смит и сын того самого методиста Кристофер Уайзмен) по давней английской традиции создали "тайное" литературное общество TCBS (Tea Club, Barrovian society - Чайный клуб, Бэрровианское общество). Они проводили встречи в магазине некоего Barrow, рецензируя работы друг друга.

*          *          *

 В 1908 году произошло третье событие, перевернувшее всю жизнь Толкиена. На первом этаже дома миссис Фолкнер жила сирота, незаконнорожденная Эдит Мэри Брэтт (Edith Mary Bratt). Она прекрасно играла на фортепиано, мечтая стать учительницей музыки, но на жизнь зарабатывала работой на швейной машинке; она принадлежала крайне консервативному направлению англиканской Церкви - "высокой Церкви" (основанной в Оксфорде в 1830 году, догматически и культово близкой Православию). Девятнадцатилетняя девушка сблизилась с братьями (Рональду было шестнадцать лет, Хилари пятнадцать), тем более что они выглядели гораздо старше своего возраста, а Эдит - гораздо моложе. У неё были чёрные волосы и кельтский тип лица - как раз такой, о котором мечтал Рональд. Сблизившись поначалу на почве вражды с хозяйкой, они вскоре полюбили друг друга, выработали свои тайные пароли. Втроём с Хилари они устраивали обеды на свои скромные гроши, а вдвоём гуляли и катались на велосипедах, и скорее это было полувлюбленностью, чем любовью - поскольку у Рональда и Эдит, собственно говоря, не было общих интересов. Счастье длилось недолго - отец Френсис, вначале не обративший внимания на Эдит, теперь чересчур переоценил её, счёл всё происходящее дорогой к греху, в 1909 году переселил братьев в другое место и категорически запретил Рональду видеться и даже переписываться с Эдит до его совершеннолетия (по тогдашним английским законам - до 21 года). Смирение и послушание Толкиена было столь велико, что он выполнил приказ своего наставника. Единственное, что разрешил отец Френсис - это посылать Эдит поздравления на Пасху и Рождество.

 В школе тем временем Толкиен прославился не только знанием языков, но и игрой в регби (в одном из матчей он сломал нос, что стало причиной мучившего его всю жизнь катара) и активным участием в общественной жизни. Но настала пора - надо было поступать в высшее учебное заведение, а именно в Оксфордский университет. Сдать экзамены было необходимо непременно на именную стипендию - у отца Френсиса не было денег на обучение. А таковая стипендия присуждалась только до 19 лет - то есть Толкиен должен был сдать экзамены до 3 января 1911 года. Сначала экзамены он провалил - потому что думал только о древних языках и об Эдит. Но затем, взявшись за ум (хотя и не забывая про регби и про TCBS), 17 декабря 1910 года он сдал экзамены на стипендию, поступив в Эксетерский колледж Оксфорда на филологическое отделение классических языков. В последние свои школьные каникулы летом 1911 года Рональд, Хилари, тётя Джейн Нив (1871 - 1962) и ещё десять ребят поехали в Швейцарию. Поход по горам был труден и действительно опасен: однажды путешественники подверглись риску падения в пропасть, поскольку снег таял и сползал вниз (больше никогда Толкиен по настоящим горам не лазил, что не помешало ему их превосходно описывать). После спуска вниз Рональд купил открытку, изображающего горного духа в остроконечной шляпе. Позже он напишет под ним: "Прототип Гэндальфа"...

 В октябре 1911 года Толкиен начал обучение. Он занялся изучением латыни, греческого, древнеанглийского, готского, валлийского языков. На первом курсе он выучил древнекельтский, на втором - финский (воистину, он никогда не искал лёгких путей!). Прочтя "Калевалу" в подлиннике, Толкиен осознал её огромное значение для "северного духа" и европейского эпоса. Древний эпос особенно трогал его - Рональд восхищался тем, что Гомер искажал слова ради более красивого звучания, а "Калевала" и вовсе полна совершенно безсмысленных слов, вставленных исключительно ради рифмы.

 В Оксфорде Толкиен нашёл настоящих друзей, активно участвовал в театральных вечерах, играл в регби, стал курить свою знаменитую трубку. Судьба милостиво преподнесла ему и любимую профессию, и любимый город (Оксфорд навсегда станет его домом) - но пока ещё не любимую жену.

 В 00:40 3 января 1913 года Толкиену наконец исполнился двадцать один год, и запрет отца Френсиса перестал действовать. В ту же минуту он сел и написал длинное письмо Эдит. В ответном письме она сообщала, что помолвлена и вот-вот выйдет замуж. Рональд ничуть не смутился, поехал к ней и уговорил расторгнуть помолвку и вернуть жениху обручальное кольцо. (Потом он даже подружился с этим женихом.) В том же году Толкиен, окончив второй курс (классическое обучение в Оксфорде длится четыре года), получил учёное звание второй степени (с оценкой "превосходно" по филологии). Летом он уехал во Францию подрабатывать репетитором у двух мексиканских студентов, но там в автокатастрофе погибла их тетушка, что ещё больше закрепило в Рональде неприязнь ко всему французскому - языку, культуре, даже кухне (вспомним хотя бы зловредных Саквилль-Бэггинсов из "Властелина Колец"! Правда, нуменорские названия месяцев очень похожи на французский революционный календарь, и это трудно объяснить. "Уж не затесался в ряды соратников Марата и Робеспьера какой-нибудь Чёрный Нуменорец?" - иронизирует С.М. Печкин. Но в каждой шутке есть доля совсем нешуточной и жуткой истины).

 Осенью Рональд продолжил обучение, причём наставники, исследовав его наклонности и предсказав научные и педагогические успехи, перевели способного студента с классического отделения на древнеанглийское. Здесь Толкиен смог развернуться вовсю, дав волю своему поэтическому чутью (а поэзией для него был любой древний текст). И всё больше Толкиен внутренне убеждался, что, поскольку из древнего эпоса разных народов многое утрачено, то надо попытаться воссоздать это - своими силами. Что из этого получится - он и сам ещё не знал, о чем честно признался членам TCBS (связи с этим кружком у Рональда в годы учебы в университете ничуть не ослабли). Однажды, просматривая один старый сборник, он обнаружил, что многие древние слова, восходящие к временам "Беовульфа", сохранились в том самом диалекте окрестностей Бирмингема, где он вырос. И как-то за этими занятиями произошло ещё одно, поистине решающее событие в жизни Толкиена.

 Это были первые строки поэмы Кюневульфа "Христос" (VIII век):
Eala Earendel en
gla beorhtast,
ofer Middan-geard monnum sended,
and so sta sunnan leoma
torht ofer tunglas, u da gehwane
of sylfum e symie inlihtes!
("Радуйся, Эарендил, ярчайший из ангелов, посланный к людям над Средьземельем, истинный свет Солнца, сверкающий ярче звезд, которым ты даришь свой огонь!")

 "Я почувствовал волнение, - вспоминал Толкиен, - словно во мне шевельнулось какое-то странное чувство, дотоле дремавшее. За этими словами стояло что-то очень далёкое, странное и прекрасное - что-то куда более древнее, чем древний английский, на котором эти строки были написаны". Earendel по-древнеанглийски значит "сияющий свет", но в данном тексте эти слова относятся к Иоанну Крестителю, и произносят их томящиеся в аду ветхозаветные пророки и праведники. (Каменкович и Каррик вспоминают по этому поводу канон Иоанну Предтече: "Недоуменным просветився просвещением, яко многосветлая звезда, мысленному Востоку предтекл еси".) Мысль Толкиена шла дальше, работала всё лихорадочнее: Эарендилом англосаксы называли ещё и Венеру, утреннюю звезду, но утренняя звезда в Апокалипсисе предвещает Конец света (Отк.2:26-28), да и Сам Христос назвал Себя "звездой светлой и утренней" (Отк.22:16). Вспомнил Рональд и "Младшую Эдду", где палец некоего Аурвандила стал звездой, и немецкую поэму XIII века "Орендел", герой которой, выброшенный бурей на Святую Землю, по возвращении на родину проповедует истинную веру. Итак, Эарендил - это источник света и надежда на спасение. Middangeard же, Средьземелье - это традиционное древнеанглийское название нашего мiра, окруженного морями, между раем и адом (у скандинавов это Митгард - пространство между льдом севера и пламенем юга).

 Впрочем, Эарендил у Кюневульфа - это не только Иоанн Предтеча. Древний поэт использовал здесь латинский стих: "О Восходящий Свет, слово вечного света и солнце правосудия, приди и воссияй сидящим во тьме и тени смертной", далее же следует псалом 106:10-14, являющийся пророчеством о Христе и искуплении в аду сущих. С того самого дня, как Толкиен понял это, он уже знал, в чём именно выразятся все его юношеские духовные искания: он должен написать про Средьземелье и Эарендила, и там непременно будут и северный дух, и христианство, и, конечно же, созданные им языки найдут воплощение в конкретных мифах и легендах. Толкиен немедленно сел за древненорвежский и вскоре смог прочесть в оригинале "Старшую Эдду" и саги. Особенно понравился Рональду миф о Сотворении мiра, хотя по древности "Эдда" и уступала "Калевале".

 А жизнь продолжалась. 8 января 1914 года Эдит перешла в католичество, что сделало возможным помолвку. Жених и невеста посетили Уорвик с его потрясающим замком и дивными пейзажами. А летом 1914 года Рональд и его брат Хилари жили в деревне Бэг-Энд (прототип Котомки) у тётушки Джейн. Там Толкиен и сочинил своё первое стихотворение "Путешествие Эарендила, Вечерней Звезды" (точнее, в то время он еще писал "Эарендел"). А 4 августа Великобритания объявила войну Германии - началась Первая мiровая война, в которой было суждено погибнуть старому мiру.

*          *          *

 Толкиен, горячо переживая за родину, тем не менее, не поддался лжепатриотическому угару многих своих сверстников, решив сначала доучиться, а лишь затем идти на фронт. В последний год учебы он писал много стихов - на английском и на сочиняемом им на ходу новом языке Qenya (на русский это название уместнее переводить как "ранний квенья"). Этот язык базировался на финской фонетике, но Толкиен задумывал уже и другой язык - с валлийским звучанием (будущий синдарин). К лету 1915 года поэма "На запад от Луны, на восток от Солнца" о путешествии Эарендила в Валинор была завершена. Толкиен показывал свои записи друзьям и Эдит, но к их мнению не очень-то прислушивался. В это время для него стало очевидным, что собрать все его мистические переживания воедино, в цельное повествование - задача очень сложная, но необходимая.

 В июле 1915 года Толкиен окончил университет, получив ученое звание первой степени (бакалавра). Как лучший выпускник года, он был удостоен высших студенческих наград - и немедленно записался младшим лейтенантом в полк ланкаширских стрелков. В окрестностях Стратфорда-на-Эйвоне Толкиен обучался на связиста. Его ближайшими планами были свадьба и публикация "Эарендила" - эту поэму, как и ещё три десятка стихотворений, он отправил в лондонское католическое издательство. Но издателю стихи не понравились, да и неуместными они выглядели в годы войны.

 Став батальонным связистом и зная о скорой отправке на фронт, Рональд поспешил обвенчаться с Эдит 22 марта 1916 года в Уорвике по католическому обряду. А 4 июня Рональд отправился через Лондон во Францию, где 1 июля началась битва на Сомме. Трое других членов TCBS тоже служили: один во флоте, двое в армии. 14 июля Толкиен впервые участвовал в бою. В начале августа он узнал, что погиб Роб Гилсон (в том месте, где он служил, на пятнадцатимильном участке фронта за один день 1 июля полегло 60 тысяч англичан - таких потерь Британия не знала ни до, ни после) - и написал скорбное письмо Смиту. Перепаханная снарядами земля, трупы, тьма и смрад во многом послужили прототипом описаний Мёртвых Болот и пейзажа у Врат Мордора. С другой стороны, именно в грязных окопах Толкиен столкнулся лицом к лицу с обычными крестьянами из английской глубинки; наблюдения за ними в будущем способствовали созданию образов многих хоббитов, прежде всего Сэма Гэмги. Одно воспоминание этих месяцев осталось для Толкиена особенно светлым: однажды вечером в окопе один солдат сидел с какими-то бумагами, думал и вдруг воскликнул: "Пожалуй, я выражу аккузатив через префикс!". Он тоже сочинял свой язык... Так Толкиен понял, как много родственных ему душ в этом мiре. Там же, в окопах, он продолжал продумывать, каким будет мiр его сказаний.

 Но это продолжалось недолго: 27 октября Толкиен заболел "окопной лихорадкой" (вид тифа, возникающий из-за антисанитарных условий) и в ноябре был отправлен в госпиталь в Бирмингем. За месяц он, желая избавиться от кошмара Соммы, написал "Падение Гондолина". Там же, в госпитале, в декабре 1916 года Толкиен получил письмо от Смита; он писал: "Дай тебе Бог сказать всё и за меня тоже, хоть когда-нибудь, когда меня уже давно не будет на свете". Через несколько дней Смит погиб, а с ним - и общество TCBS... Впрочем, и в госпитале Толкиен не терял времени даром: он немного познакомился с русским языком и пытался читать Достоевского, но не очень в этом преуспел.

 К Рождеству Толкиен немного поправился и уехал с Эдит в Грейт Хэйвуд, графство Стратфордшир. С января-февраля 1917 года, когда ему исполнилось 25 лет, Толкиен, продолжая "Падение Гондолина", стал писать "Книгу утраченных сказаний". У неё было три цели: дать событийный фон придуманному языку, описать впечатления своей собственной жизни и - главное - сочинить такую мифологию, которая идеально подошла бы Англии: "Не смейтесь, пожалуйста! - писал он. - Но я хочу просто посвятить эту книгу Англии, моей стране". (Толкиен считал, что ни кельтские и англосаксонские легенды, ни артуровский цикл сами по себе не подходят на эту роль, а Англия смотрится беднее на фоне других северных стран; впрочем, подробнее об этом будет сказано в главе 2.) Первоначальный вариант "Книги утраченных сказаний" смотрится очень примитивно и наивно, порою даже грубовато. Материалы, вошедшие в книгу, он потом десятки раз переделывал, многое изменилось до неузнаваемости, прежде чем стало знакомым нам "Сильмариллионом" - но уже тогда появились эльфы, нолдоры (высшие эльфы), Турин, Берен и Лутиэн, королевства Гондолин и Нарготронд. Сказания рождались в голове Толкиена одно за другим: "Они вырастали в моей голове как "ниспосланные" мне вещи, будто они пришли независимо от моей воли... Я будто записывал то, что уже некогда существовало, а не было изобретено мною". Много позже, когда один немец станет показывать Толкиену старинные картины с пейзажами, похожими на пейзажи "Властелина Колец", и нахально спросил: "Не станете же Вы утверждать, будто Вы сами написали эту книгу? ", - Толкиен совершенно серьезно ответил: "Когда-то я грешил такими мыслями, но теперь больше так не думаю". Нет, "Толкиен всегда оставался в рамках реальности и никогда не придавал своим снам и ощущениям статуса непреложной истины" (М.Каменкович), но он не мог не помнить слова Апостола Павла: "И благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился; не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною" (1 Кор. 15:10). Эти слова, в частности, применимы и в том смысле, что все подлинно великие писатели не подгоняют свои произведения под идеи - нет, в их голове самопроизвольно, с Божьей помощью, появляются готовые образы и сюжетные линии, рассудок их соединяет, а идеи сами по себе, непроизвольно, пропитывают их произведения. Так происходил творческий процесс не только у Толкиена и К.С. Льюиса (который подробно описал его), но и у Гоголя и Достоевского - в отличие от схематического и безжизненного сочинения по трафарету, как у И.С. Тургенева и Л.Н. Толстого.

*          *          *

 Рональд хотел вернуться на фронт - "окопная лихорадка" обычно быстро проходит, но у Толкиена страсть к сочинению была столь сильной, что осложнения повторялись вновь и вновь в течение двух лет (явление, хорошо знакомое психологам). В течение 1917 - 1918 годов Толкиен то выздоравливал и тренировался в военном лагере Йоркшира, дослужившись-таки до офицера связи, то опять заболевал. В итоге рецидивы болезни спасли его от новой отправки на фронт. Тем временем 16 ноября 1917 года у него родился старший сын - Джон Френсис Толкиен (имя Джон, как уже говорилось, переходило к старшему сыну, а Френсисом его назвали, конечно, в честь отца Френсиса, который стал крёстным отцом ребенка). Следующую часть "Книги утраченных сказаний" - "Сказание о детях Хурина" - Толкиен посвятил сыну. Затем родилась история Берена и Лутиэн (происхождение её связано с тем, что именно в эти годы как-то во время прогулки с Эдит по лесу она танцевала для Рональда). Параллельно Толкиен изобрел новый алфавит и даже писал им некоторое время в своём дневнике - это были sarati Румила.

 Война подходила к концу, и становилось очевидным, что судьба хранит Толкиена: к этому времени все бойцы его батальона были либо в плену, либо в гробу. После Компьенского перемирия 11 ноября 1918 года Толкиен был демобилизован и испросил разрешение служить в Оксфорде. Там ему обещали работу помощника лексикографа, занимавшегося составлением "Нового английского словаря", известного всем нам как "Оксфордский словарь" (его издание готовилось аж с 1878 года, и Толкиен тоже успел внести в него свою лепту). В эти годы он прочёл в клубе при Эксетерском колледже "Падение Гондолина", которое публика приняла восторженно. При чтении присутствовали Невилл Когхилл и Гуго Дайсон, будущие "Инклинги" (см. ниже). Осенью 1920 года Толкиен подал прошение об устройстве на работу в Лидсский университет и, к своему удивлению, был назначен лектором английского языка (что примерно соответствует званию помощника профессора). Тогда же, 22 октября 1920 года, родился его второй сын - Майкл Хилари Руэл Толкиен.

 1920 год, пожалуй, можно считать началом нового этапа жизни Толкиена. Он неуклонно продолжал совершенствовать "Книгу утраченных сказаний", в общих чертах законченную к 1923 году ("Сильмариллион" является позднейшей редакцией этой книги, которую Толкиен писал в течение полувека; «Музыка Айнуров» написана между 1920 и 1926 гг.). К ней добавилась и новая струя в его творчестве - литература для его маленьких детей. С 1920 по 1939 годы на Рождество он отправлял детям иллюстрированные "Письма Деда Мороза", героями которых были живший на Северном полюсе Дед Мороз, сторож, снеговик, эльф-секретарь и шаловливый Белый Медведь, а также злобные орки. Дети же писали Деду Морозу ответы. Иногда в текст писем вкраплялись отдельные идеи из мiра Средьземелья, в том числе одно предложение ("арктическое", как его принято называть) на одном из ранних вариантов эльфийского языка. В одном из этих писем присутствует "алфавит человечков" - вторая из четырёх созданных Толкиеном систем письменности (ничем, в общем-то, не примечательная). По мере того как старшие дети Профессора подрастали, они понимали, кто является автором этих писем, но младшим этого не говорили, чтобы не разочаровать их.

 В Лидсе Толкиен выпустил среднеанглийский словарь (1922) и вместе с Э.В.Гордоном подготовил издание поэмы "Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь" (1925); также они создали клуб "Викинг" для абитуриентов, где читали норвежские саги и пили пиво. Там Толкиен и Гордон писали "Песни для филологов" (изданы в 1936) - перевод английских народных песен и собственных стихотворений на древнеанглийский, древненорвежский и готский языки. В 1924 году Толкиен стал профессором английского языка в Лидсе, а 21 ноября у него родился третий сын - Кристофер Джон Руэл (названный в честь Кристофера Уайзмена). С ним повторилась та же история, что некогда с самим Профессором: мать ждала девочку, а родился мальчик, и притом физически слабый (больное сердце) и нервный. Толкиен сразу увидел в сыне своего преемника. 1 октября 1925 года тридцатитрёхлетний Толкиен получил место профессора в колледже "Роулинсон и Босворт" в Оксфорде и в начале 1926 года переехал туда - теперь уже навсегда.

 Оксфорд был подлинным домом для Толкиена, единственным местом, где он чувствовал себя уютно. Академическая жизнь нравилась ему, но он избегал подковёрных интриг и, может быть, поэтому публиковался редко. Зато когда публиковался - его работы были неизменно на высшем уровне и вносили большой вклад в развитие лингвистики и филологии. Как и прежде, много времени Толкиен уделял детям, с которыми каждое лето ездил отдыхать: ради них был создан рассказ с картинками "Мистер Блажь" и сказка "Роверандом". Последняя была написана во время летних каникул 1925 года на берегу моря, перед назначением в Оксфорд; Майкл потерял игрушечную собачку, и отец, желая утешить его, сочинял про ее приключения эту историю во время катастрофического шторма; окончательно "Роверандом" был записан и проиллюстрирован в 1927 году. Этот рассказ примечателен тем, что за шутливой историей уже скрывается глубинный смысл (упоминание о Мiровом Змее, кусающем собственный хвост), а фабула "Роверандома" близка к фабуле "Хоббита" и "Властелина Колец". Все эти произведения были опубликованы лишь посмертно. К тому же в конце 1929 года у Толкиена родилась долгожданная дочь - Присцилла Мэри Руэл (Мэри - в честь матери, Эдит Мэри). Новые впечатления продолжали оказывать влияние на творчество Профессора: многие места Оксфорда отражены в его книгах (самый известный пример - Старая Ива). Однако об этих произведениях знала только семья и ещё один человек, неожиданно вошедший в жизнь Толкиена. Его звали Клайв Стейплз Льюис (1898 - 1963) и он преподавал английский язык и литературу в колледже "Магдалена" в Оксфорде.

 Льюис, родом из Белфаста, был воспитан в агрессивной протестантской среде, где ненавидели католиков. (Напротив, Толкиен был воспитан в неприязни к англиканству - при виде англиканских церквей он всегда говорил: "Я не могу без скорби смотреть на прекрасные строения, которые по праву должны были бы принадлежать католической Церкви, а ныне перестали служить ей".) Льюис окончил классическое отделение университета на "превосходно", а английское - на "отлично", но в двадцатые годы преподавание ему не доверили, и он кое-как перебивался заработками в качестве научного руководителя. Более того, на английском отделении Оксфордского университета в то время существовали две "партии" - "литературная" и "филологическая". Они боролись между собой за количество учебных часов; Льюис принадлежал к первой партии, а Толкиен - ко второй. У них, казалось, не было ничего общего: домосед и семьянин Толкиен и активный путешественник и холостяк Льюис казались несовместимыми. Встретившись впервые в 1926 году, они совсем не понравились друг другу. Льюис даже записал в своем дневнике о Профессоре: "Гладенький, бледненький, подвижный человечек. В нем ничего вредного нет. Его бы только подкормить, что ли". Но позже они всё же сошлись на почве любви к литературе и особенно к скандинавским мифам, прежде всего "Старшей Эдде". В двадцатые годы Льюис был агностиком, но придерживался сходных с Толкиеном воззрений на роль мифа в человеческой истории. Именно с этой точки зрения он рассматривал, в частности, Евангелие, считая его "мифом", который для некоторых людей может быть полезен. В 1926 году он даже заявил, что находится на пути к Богу и больше не является агностиком. Толкиен, беседовавший с Льюисом каждый понедельник утром (после чего они шли в пивную "Восточные ворота"), продолжал давить на него и постепенно добивался успеха: в 1929 году Льюис объявил себя деистом (то есть признал существование Бога, но продолжал отвергать все религиозные обряды).

 Однажды в субботнюю ночь 19 сентября 1931 года Толкиен, Льюис и уже знакомый нам Гуго Дайсон вышли прогуляться. Льюис говорил о том, что из всех религий ему больше всего нравится язычество, а из мифологических тем - принесение в жертву и воскресение. "Но в чем смысл этого мотива в Евангелии?" - недоумевал он. "Не надо искать никакого смысла. Просто это правда, и всё", - сказал Дайсон. "Но мифы лгут, - ответил Льюис, - хотя это и посеребрённая ложь". "Не лгут! - заявил Толкиен. - Ты называешь дерево деревом, и больше не думаешь об этом слове. Но оно не было деревом, пока кто-то не дал ему такого имени. Ты называешь звезду звездой и говоришь, что это всего лишь шар из материи, который движется по рассчитанной орбите. Но это только ты так видишь звезду. Называя и описывая вещи подобным образом, ты всего-навсего придаешь для них названия. И так же как речь - изобретение слов, называющих объекты или идеи, миф - изобретение языка для рассказа о правде. Мы все сотворены Богом, и потому неизбежно, что мифы, которые нами плетутся, хоть и содержат ошибки, всё же позволяют нам увидеть и мелкие брызги истинного света, той извечной истины, что от Бога. Поистине, лишь созидая мифы и превращаясь тем самым в sub-creator'a (см. главу 2. - М.М.), лишь выдумывая легенды, человек может надеяться достичь того совершенства, какое он знал до своего Падения. Мифы, быть может, не слишком хорошие лоцманы, но они ведут, пусть даже кружным путем, в гавань истины, тогда как материалистический "прогресс" тянет в зияющую бездну и к Железной Короне зла". Клайв задумался и ответил: "То есть вы хотите сказать, что Евангелие является по внешней форме таким же мифом, как и все прочие, но, в отличие от них, он случился на самом деле?". Толкиен и Дайсон подтвердили это. После этого трое друзей продолжили беседу в доме Льюиса; Толкиен затем ушел, а Дайсон продолжал давить на Клайва. И через двенадцать дней Льюис написал своему другу Артуру Гривзу: "Я только что перешел от абстрактной веры в Бога к осознанной вере в Христа - в христианство. Ночной разговор с Дайсоном и Толкиеном подтолкнул меня к этому". Тот ночной разговор Толкиен изложил в своем стихотворении "Мифопоэйя".

 О Льюисе следует сказать подробнее, поскольку это был человек в высшей степени неординарный, хотя и противоречивый («чересчур впечатлительный», по Толкиену). Его поздние повести («Кто идет домой?» и «Хроники Нарнии») в значительной степени, хотя и не полностью, являются аллегориями (которые Толкиен терпеть не мог). Мiры Льюиса, конечно, во многом уступают Средьземелью, но у них есть и свои неповторимые достоинства. Но Льюис был переменчивым и увлекающимся человеком. Он принял англиканство (религию своего детства), а не католичество, и, не очень-то разбираясь в богословии, немедленно стал проповедовать христианство всему мiру. Не всегда его понимание христианства было адекватным: увидев опасность атеизма, Льюис решил, что различия между христианскими конфессиями должны отступить на задний план. Конечно, для протестанта шаг от конфессиональной узости к «просто христианству» - это огромное движение вперед; но для православных такая позиция всё же неприемлема. И всё же, при всех недостатках дилетантского богословия Льюиса, в его книгах есть очень много полезного и даже безценного, и тысячи людей в одной только России обратились в христианство под их влиянием. Другое дело, что надо уметь различать в его сочинениях драгоценные зёрна от плевел. Некоторые идеи Льюиса выглядят более чем странно: например, он предлагал на государственном уровне оформлять брак дважды - церковный и гражданский. Это вызвало резкий протест Толкиена: такое положение ничем не отличается от одного только гражданского брака, поскольку ставит Церковь вне государства. Историю своего обращения в протестантизм Льюис описал в аллегорической книге "Кружной путь, или Возвращение паломника"; Толкиен иронизировал по поводу названия книги: "Льюис желает возвратиться. Не войти в христианство через новую дверь, а возвратиться через старую: уж если он вновь принимает христианскую веру, то заодно принимает или опять пробуждает в себе все предрассудки, что так старательно вкладывались ему в голову в детстве и юности. Он хочет стать снова североирландским протестантом". Неумелое богословие Льюиса Толкиен решительно раскритиковал в своем письме к нему (это одно из двух сохранившихся писем Профессора к «Джеку», как называли Льюиса коллеги по университету).

 Льюис был весьма остроумен. Так, он заявил однажды: "Если кто-нибудь не напишет книги, которые мы хотим читать, то мы будем вынуждены написать их сами; но это очень трудоёмко". Эти слова стали своеобразным кредо неформального кружка "Инклингов", собравшегося в начале тридцатых годов вокруг Толкиена и Льюиса, членами которого были преподаватели Оксфордского университета. Первоначально в 1931 году некий студент Тэнджи Лин основал литературный клуб, на котором обсуждались недописанные сочинения; после его ухода кружок возглавил Льюис, который и придумал для него название "Инклинги". Это слово, означающее "намёк", было выбрано скорее благодаря своему древнеанглийскому звучанию, а также за созвучие со словом ink - чернила. "Инклинги", строго говоря, не были литературным кружком - их считают таковыми лишь потому, что видимый результат деятельности кружка заключался в произведениях Толкиена и Льюиса. Но фактически большинство "Инклингов" не были писателями, и их больше привлекали теологические проблемы; более того, до прихода Ч.Уильямса в 1939 году среди "Инклингов" вообще не было ни одного профессионального писателя. Этот клуб был полностью неформальным (без какой-либо системы членства), они просто собирались вместе, ели и пили, обсуждали свои произведения в процессе их написания. Собрания происходили нерегулярно, полный состав клуба практически никогда не собирался, чётких правил заседания тоже не было.

Председательствовал неизменно Льюис ("Джек"; Толкиена как его заместителя звали "Толлерс"). Другими членами кружка были: старший брат К.С. Льюиса историк, майор Уоррен Х. Льюис ("Уорни"; 1895 - 1973), оксфордский преподаватель византийской истории Джарвейс Мэтью (1905 - 1976), писатель и поэт, драматург и критик, преподаватель поэзии в Оксфорде Джон Уэйн (1925 - 1994), Дж.А.У. Бенет (1911 - 1981, преемник Льюиса как преподаватель среднеанглийского и ранненовоанглийского языка в Кембридже), преподаватель английской литературы в Оксфорде лорд Дэвид Сесил (1902 - 1986), командир Оксфордской военно-морской дивизии Джим Дандас-Грант (1896 - 1985), декан теологического факультета в кембриджском колледже "Магдалена" Адам Фокс (1883 - 1977), оксфордский преподаватель Колин Харди (1906 - 1988) и даже физик и врач Роберт Э. Хавард по прозвищу «Горе-лекарь» (1901 - 1985; лечил Толкиена и Льюиса). К ним присоединились преподаватель современной истории и политики в Оксфорде Р.Б. Маккальм (1898 - 1973), оксфордский преподаватель древней истории К.Е. Стивенс (1905 - 1976), преподаватель англосаксонского языка в Оксфорде К.Л. Врен (1895 - 1969) и позже (о чем я ещё скажу) - Кристофер Толкиен. Куда более заметную роль среди "Инклингов" играли уже упоминавшиеся Н. Когхилл (профессор английской литературы в Оксфорде и театральный продюсер) и Г. Дайсон (1896 - 1975, преподаватель английского чтения в Оксфорде и Редингском университете). Следует упомянуть Мартина Лингза, учившегося у Льюиса и посещавшего первые собрания «Инклингов» в начале 30-х, а затем уехавшего в Египет, ставшего учеником Рене Генона и суфийским шейхом. Лингз умер в 2005 году.

 Но особо следует отметить Чарльза Уильямса и Оуэна Барфилда.

 Лондонский адвокат и писатель Барфилд (1898 – 1997) был мистиком-антропософом, последователем печально известного Рудольфа Штейнера. К "Инклингам" он захаживал довольно редко. В своей книге "Поэтическое чтение" Барфилд говорил о происхождении языка из мифов, о том, что с течением времени конкретные слова языка и символы имеют свойство превращаться в абстрактные. Антропософы, как известно, трактовали этот факт истинного древнего знания. Толкиен же настаивал на том, что Евангелие сполна восстанавливает всё забытое в древности, и уже нет нужды возвращаться к старому.

 Редактор университетского издательства Чарльз Уильямс (1886 - 1945) присоединился к "Инклингам" позже, к 1939 году, когда был переведен из Лондона в Оксфорд. Он был близким другом Льюиса и имел на него большое влияние. Уильямс является автором 28 книг, первая из которых - "Небесная война" - была опубликована ещё в 1930 году. Он писал поэзию и прозу, драмы и богословские трактаты, литературную критику и биографические эссе, сочинения по церковной истории. При этом Уильямс был склонен к мистике и оккультизму - и в этом нет ничего необычного: писатель, мечущийся между черной магией и Церковью, не такой уж редкий случай в истории мiровой литературы. Уильямс стал известен среди читателей как изобретатель жанра "духовного боевика" (а я бы назвал его и одним из зачинателей "фэнтези"); он любил смешивать артуровские и византийские легенды (что раздражало Толкиена). В Оксфорде Уильямс смотрелся весьма эксцентрично: синий костюм, сигарета во рту, небрежно собранные вещи, и, главное, "полуангельская, полуобезьянья физиономия" (по словам Льюиса). Толкиен, в отличие от Льюиса, относился к нему без энтузиазма: Уильямса он ставил "вне своих симпатий", а его произведения называл для себя "совершенно чуждыми, а местами весьма безвкусными и даже смешными", в то время как Льюис просто обожал Уильямса. Более того, Толкиен вспоминал спустя двадцать лет о Уильямсе: "Мы очень нравились друг другу и с большим удовольствием вели беседы (преимущественно в шутливых тонах). Но на более глубоком (или высоком) уровне нам нечего было друг другу сказать". Профессор был категорически против одного из романов Уильямса, основанного на символике карт ТАРО. Впрочем, в литературном мастерстве Уильямсу отказать нельзя, и он занимал достойное место среди "Инклингов".

Продолжение

 

Максим Медоваров

Новости
06.10.21 [16:00]
В Москве обсудят сетевые войны Запада
10.09.21 [18:00]
Московские евразийцы обсудят современный феминизм
25.08.21 [18:15]
ЕСМ-Москва обсудит экономику будущей империи
03.08.21 [14:09]
Состоялись I Фоминские чтения
21.07.21 [9:00]
Кавказ без русских: удар с Юга. Новая книга В.Коровина
16.06.21 [9:00]
ЕСМ-Москва приглашает к обсуждению идей Карла Шмитта
В Москве прошёл съезд ЕСМ 29.05.21 [17:30]
В Москве прошёл съезд ЕСМ
25.05.21 [22:16]
В парке Коломенское прошло собрание из цикла, посв...
05.05.21 [15:40]
ЕСМ-Москва организует дискуссию о синтезе идей Юнгера и Грамши
01.05.21 [1:05]
Начат конкурс статей для альманаха «Гегемония и Контргегемония»
Новости сети
Администратор 23.06.19 [14:53]
Шесть кругов к совершенству
Администратор 23.02.19 [11:10]
Онтология 40K
Администратор 04.01.17 [10:51]
Александр Ходаковский: диалог с евроукраинцем
Администратор 03.08.16 [10:48]
Дикие животные в домашних условиях
Администратор 20.07.16 [12:04]
Интернет и мозговые центры
Администратор 20.07.16 [11:50]
Дезинтеграция и дезинформация
Администратор 20.07.16 [11:40]
Конфликт и стратегия лидерства
Администратор 20.07.16 [11:32]
Анатомия Европейского выбора
Администратор 20.07.16 [11:12]
Мозговые центры и Национальная Идея. Мнение эксперта
Администратор 20.07.16 [11:04]
Policy Analysis в Казахстане

Сетевая ставка Евразийского Союза Молодёжи: Россия-3, г. Москва, 125375, Тверская улица, дом 7, подъезд 4, офис 605
Телефон: +7(495) 926-68-11
e-mail:

design:    «Aqualung»
creation:  «aae.GFNS.net»