Сегодня мы уже имеем представление о позициях всех сторон, выступающих за или против карательных ударов по режиму Асада в Сирии (На момент написания данного текста таковых не произошло – прим. автора). Пацифисты, которые превратились в разжигателей войны (французские «зеленые»), анти-атлантисты, которые заняли одну позицию с Вашингтоном (Социалистическая партия Франции), атлантисты, которые воздержались от прямой поддержки (Британский Парламент). Эти, равно как и другие странные запутанные позиции, дают нам возможность задаться вопросом:
«Что же такое Война?»
Война, то есть использование вооруженной силы между двумя самостоятельными политическими субъектами – в отличие от частного насилия – всегда остается плохо осознаваемым явлением, даже для ее непосредственных участников [1]. К примеру, последняя научная работа, посвященная началу Первой мировой войны (1914–1918 гг.), этой абсолютной катастрофы для Европы («Europe’s Last Summer: What Caused the First World War?» под авторством профессора Бостонского университета, историка Девида Фромкина (David Fromkin), показывает, что причиной «шага в пропасть» являлся не рациональный политический расчет, основанный на интересах враждующих сторон, а своего рода побуждающий автономный механизм, который можно назвать «разжиганием войны». Механизм, который многие потом назовут тавтологией, иррациональным, «коллективным помешательством». Ни один из участников по-настоящему не желал «атаковать других», но все в большей или меньшей степени были настроены воинственно, без каких-либо четких целей общего противостояния. Фромкин наглядно показывает, что задолго до трагических событий в то последнее счастливое лето Европы, разрозненные силы желали войны по различным причинам. И это было верно для всех враждующих сторон.
Давайте погрузимся вглубь истории. Все видные историки Рима отмечают, что в период, предшествующий созданию Империи, захватнические войны не мотивировались ни стремлением к экономической гегемонии (которая уже была на тот момент), ни обороной против варваров, ни политико-культурным римским империализмом (который вводился при помощи «мягкой силы», без легионов) [2]. Жан-Луи Бреню подчеркивал, что Гай Юлий Цезарь в своих знаменитых «Записках о Галльской войне», которая была осуждена сенатом за авантюризм и излишний риск, никогда не давал логического объяснения причинам своих походов, в частности против бельгийцев, северных галлов (кельто-германцев), которые не представляли угрозы для Рима [3]. Спустя три поколения император Октавиан Август не мог найти оправдание потере трех легионов под командованием Публия Квинтилия Вара в Тевтобургском лесу, опрометчиво посланных в Германию покарать «предателя» херуска Германа (Арминия) [4]. Человеческая история располагает бесчисленными примерами таких войн или конфликтов, не поддающихся рациональной логике, цели которых могли бы быть достигнуты путем использования принципиально иных средств.
Марксистская школа (война как следствие экономического империализма), геополитика (война как способ контроля над пространством), национализм (война как защита национальных интересов) по-своему правы, но не дают ответа на главный вопрос «почему?». Роберт Ардри, Конрад Лоренц и многие другие доказали, что подвид приматов, именуемый Homo sapiens, всегда отличался наибольшей агрессивностью, в том числе и во внутривидовых отношениях. Насилие во всех его многочисленных проявлениях является центральным импульсом для всего человеческого вида на генетическом уровне. Эту особенность невозможно игнорировать. Религии «не-насилия» и мораль только подтверждают эту предрасположенность к противостоянию. Война всегда будет, говоря словами Мартина Хайдеггера, «процессом без субъекта». Это означает поведение, которое: а) отвергает рациональную и волевую причинность в смысле Аристотеля и Декарта и б) игнорирует фактические последствия. Сущность войны, таким образом, находится не на уровне логического мышления («должны ли мы использовать с наибольшей эффективностью тот или иной ресурс?»), но на уровне алогичного, на границе между палеокортексом и неокортексом коры головного мозга.
Сущность войны является эндогенной, она находит свое оправдание внутри себя. «Я воюю, потому что идет война и потому, что должен воевать! Мы должны показать нашу силу!». Когда американцы и, в меньших масштабах, французы участвовали в военных походах и авантюрах, то они руководствовались не столько трезвым расчетом (то же самое может быть достигнуто меньшими затратами, и, что самое страшное, результат военной агрессии не будет соответствовать цели), сколько позывом чувств. Ими двигала необходимость – отнюдь не животная, но очень человеческая – применить силу, чтобы доказать самим себе, что они существуют! Вильфредо Парето совершенно правильно увидел два уровня в человеческом поведении: с одной стороны обоснованное действие, с другой – разрыв между действием и логикой.
Таким образом, сущность войны лежит в ней самой. Эта особенность не касается других видов человеческой деятельности: таких как сельское хозяйство и промышленность, животноводство и ботаника, информатика и исследовательские технологии, архитектура и искусство, медицина и хирургия, астрономия и т.д., которые, пользуясь определением Аристотеля, «имеют причины и цели за пределами собственной сущности»[5]. А что же сродни войне, как особому виду самодостаточной человеческой деятельности? Конечно же, это религия!
Война, как и религия, с которой она часто связывается (поскольку находит богословское и идеологическое обоснование) сама создает свою собственную атмосферу, которая зависит от награды на поле боя. Она улучшает и стимулирует так же, как разрушает. Она соединяет воедино фактор творения и уничтожения. Это исходит из человеческой потребности находить врага и бороться с ним любой ценой, даже без объективных на то причин. Вот почему религии и идеологии, исповедующие мир и всеобщую гармонию, не могут воплотить свои идеи в жизнь и, собственно, выступают причинами войн и конфликтов. Идеи, высказанные человеком, не соответствуют его природе, и в конечном итоге именно природа имеет решающее значение [6]. Внутренняя природа человека не коррелирует с идеями и культурой: идеи же зависят от инфраструктуры.
Должны ли мы все обратиться в пацифистов? История, конечно, не состоит только из войн, но последние являются топливом для двигателя истории. Война вдохновляет художников, кинематографистов и писателей (авторов эпических романов). Без подобных событий, о чем было бы говорить историкам? Даже убежденные сторонники «конца истории» выставляют себя разжигателями войн. «Мы обожаем это, хоть и порицаем!». Феминистически ориентированные ученые в своих работах не уставали доказывать, что если общество избавится от шовинизма и доминирования агрессивно-воинственных мужчин, то не будет никаких войн и конфликтов, а все будет решаться путем переговоров и выстраивания диалога. Это заблуждение, игнорирующее генетику: самки высших позвоночных агрессивны и воинственны не менее чем самцы, а иногда и превосходят их.
Парадокс войны в том, что она может нести в себе импульс «творческого разрушения» (пользуясь знаменитой категорией Йозефа Шумпетера), особенно в экономических вопросах. Кроме того, с древнейших времен до наших дней, военные технологии всегда были одной из основных причин общественных инноваций. На самом деле, конфликт и наличие врага создает состояние счастья и жажды жизни в сфере приватного (потому что придает смысл жизни) равно как и в общественной сфере война инициирует коллективный подъем, эйфорию, мобилизацию, разрыв с повседневной рутиной, возможность увлекательной авантюры. К лучшему или к худшему исходу. Так как же быть? Мы не можем игнорировать акт войны. Она внутри нашего генома как сексуальный инстинкт, либидо. Война – это часть принципа удовольствия. Удовольствие это привлекательно, имеет «терпкий вкус», кровожадно, опасно и стимулирует творчество. Мы просто должны уметь его регулировать, направлять в нужное русло, доминировать над ним, а не пытаться слепо подавлять, отрицать или погружаться в него полностью.
Самое губительное в этой ситуации – либо пытаться полностью отказаться от войны, либо продолжать ее любой ценой. Тот, кто будет не в силах дать отпор перед лицом Джихада – «священной войны» ислама, будет уничтожен. Как и тот, кто ошибается в выборе врага, как поступают участники европейских демонстраций против сирийского режима. Все это прекрасно укладывается в понятие мужества, о которое Аристотель описывал как «срединное качество между трусостью и слепым безрассудством». Вот почему любая нация, которая обезоруживает сама себя и отказывается от военной мощи, выглядит так же нелепо, как и та, что злоупотребляет ею. Война, как и все прочие удовольствия, должна быть подчинена порядку и дисциплине.
