Россия – земля будущего, гениальная мысль высказанная великим немцем, в полной мере объясняет всю парадоксальность русского патриотизма. Любить Россию такой как она есть нельзя, критики России и русских совершенно правы, когда говорят о негативных чертах нашей повседневности. Однако, само существование русского патриотизма как вневременного явления, существование любви к России заставляет нас задуматься почему мы ее любим. Значит она для нас вовсе не сводится к повседневности, а выходит за ее рамки, она гораздо больше и выше всего того, что нас окружает. Россия – не то, что есть, но то, что будет. Россия – это ожидаемое, чаямое, будущее. Это русская утопия, согласно этимологии этого слова – это место которого нигде нет, но которое будет, состоится. Утопия как проект – это то, что состоится именно на конкретном пространстве. И сама подготовка места, освоение пространства, расчищение пространства под явление того, что сейчас еще не локализовано, но лишь является элементом воображения, есть существенный элемент любой великой культуры, любой мессианской идеи.

Любая великая и мессианская идея, начиная с Древнего Израиля и кончая современной Россией возникает при освоении принципиально чуждого пространства, земли, с которой этнос сталкивается при колонизации. При выходе этноса из состояния гомеостаза и начинается собственно история, начало которой совпадает со столкновением с принципиально чуждым, неродным пространством, которое понимается, если не враждебное – то пустое. Почва – это всегда вызов, для того, чтобы стать великим народом и утвердиться в истории необходимо осмыслить ее как вызов, понять всю разницу между естественным и искусственным, природой и культурой.

В рамках того, что Вильгельм Мюлльман называл этноцентрумом, никакая великая идея, великая утопия возникнуть не могут, в рамках гармоничного сосуществования с природой, полного в нее погружения, восприятия пространства как родного не могут вырасти великие империи и государства, там растут грибы, пни, избушки на курьих ножках, не более. Необходимо совсем иное восприятие пространства. Наиболее ярким примером такого пространства является пустыня. Шок пустыни рождает империи.

Уход в пустыню –начало истории, в пустыне на чужой, колонизуемой территории и создается любая великая цивилизация, возьмем ли мы Эллинистический мир, Карфаген, Древний Израиль, Римскую Империю или Россию. Большая часть современной России была населена русским довольно поздно, это территории, изначально чуждые славянам. Только уход в пустыню дарует обретение Земли Обетованной, возможность конституирования утопии как радикально иного, по сравнению с имеющейся повседневностью, как чего-то предельно превосходящего окружающую пустую повседневность. Так возникает вертикаль утопии, от идеи к пространству, вертикаль между двумя образами Иного: земным и небесным, выражением которой становится государство. Государство утопии – выстраивается именно вокруг вертикальных связей.

Именно утопия противостоит сейчас такому пониманию государства, при котором оно предстает результатом общественного договора, выражением чисто плоскостных, горизонтальных связей, Левиафаном, вынужденным злом, тем от репрессий, чего желательно бы освободиться. Жизненному и якобы природному, основанному лишь на связях горизонтального характера, противостоит якобы внешнее, репрессивное, отчужденный механизм государства.

В либеральной оптике – это вынужденное зло, которое тем не менее может быть релитивизировано, поскольку это всего лишь механизм эффективной организации рыночного пространства. Формирование глобального рынка формирует и глобальное сверхгосударство, систему, в рамках которой отдельные государства не особенно нужны. Такое государство, государство преимущественно горизонтальных связей – царство данности. Зачем нужно государство там, где на смену правительствам приходит управление?

Лишь государство задания способно отстоять себя, заявить о себе в полный голос не как о зле ( пускай и необходимом), но как о благе, как о том, что строит  град в пустыне. В этом случае оно выступает как революционный субъект, поскольку только государство, генетически основанное именно на связях вертикального характера, способна противостоять тенденциям расползающейся капиталократии. Горизонтали может быть противопоставлена лишь вертикаль.

Взаимоотношения государства задания с пространством и обществом– это не эффективный менеджмент и модернизация, в рамках которых земля истощается, а ценностные ориентиры общества релятивизируются, (вслед за смертью Бога и человека умирает и земля), а возведение садов в пустыне, наполнение изначального пустого, превращение того, что есть в нечто большее, через обращение к надчеловеческому и надприродному идеалу. Модернизации как концепту связанному с однонаправленным поступательным движением вперед, соотнесенным с временной плоскостью противостоит авангард, пытающийся преодолеть и само время, авангард, понятый как порыв к совершенно иному, тому, что в конечном счете и легитимизирует государство задания, любую утопию, и без чего она не возможна.

Для утопии абсолютно никакого значения не имеют условия повседневности, уровень потребления и другие критерии, применяемые при определении эффективности современного государства, которые собственно легитимизируют его в глазах населения, повседневность – это пустыня, которая не может не быть неприглядной, и потому – она должна быть таковой, максимально скромной, аскетичной. Только похоронив повседневность, можно избежать похорон земли.

Пустыня растет, заявил философ. Где как не в пустыне возникнуть новой утопии?