Многополярная перспектива - в определяющем отличии от всех социально-политических проектов после Просвещения - предполагает сосуществование в едином планетарном (можно также назвать его глобальным экологическим) ландшафте множество особенных, но при этом целостных обществ… Обществ, культурных комплексов, образов жизни, «миров» – названия могут быть разными, но смысл остается отчетливо идентичным: множество не сводимых ни одно к другому, ни к чему-то третьему самодостаточных социальных универсумов находят друг друга соприсутствующими, делящими между собой нечто – и не только абстрактное «пространство встречи», но и вполне конкретное пространство Земли и те блага, которые она дает в распоряжение жизни.

Бесчеловечная эко-диктатура

Мы говорим «жизни» - поскольку не только от зацикленности на человеке выходим к соображениям в виду глобальности экосистемы, но и потому, что настаиваем на «организменной метафоре» (в противоположность «механизменной») человеческих сообществ, их культурных, в том числе, институциональных и технических, образований.

Пускай разнообразие культурных форм, а не номенклатурный гербарий колониального прогрессизма – станет для нас вновь вернувшейся роскошной природой (фюсис), которой мы будем восхищаться и которую мы станем заново осмыслять. Подозревая, что буйство этой природы сможет породить самые уникальные и даже невообразимые ресурсами современного либерально-гуманистического сознания образования, мы все же имеем возможность более или менее наглядно предположить некоторые формы, которые все еще действующие под спудом глобализма социо-культурные общности могли бы приобрести в перспективе альтер-глобалистской революции. Одна из таких возможных форм, как нам кажется, имеет хорошие предпосылки к тому, чтобы распространиться на пространстве Западной Европы.

Политическое будущее Европы

Единственным надежным форматом сохранения крупных государств, претендующих на нечто вроде национального сознания, в условиях многополярной революции является идеократия. В этом смысле визион «новое Средневековье» оказывается вполне адекватен: идеократия была самой распространенной, если не единственной политической матрицей для крупных государственных и прото-государственных образований ту эпоху. Однако на пост-современном этапе целый ряд важнейших идеократических элементов далеко не всегда и не везде допустим к политическому осуществлению. Уже остановив свое внимание на регионе Европы, уточним, что в данном случае речь идет о религиозных теократиях и национализме. Опыт, который уже имеет Европа, вряд ли позволит ей в крупном масштабе (исключения, нюансы и диковины всегда и везде возможны!) вернуться к монорелигиозной теократии. Речь идет об опыте как собственно религиозной, так и абстрактно-гуманистической рефлексии на последствия религиозной вражды, о неоднозначных результатах уже свершившихся опытов религиозной большой политики. Что же касается нации, то в ситуации «культурной турбулентности», которая приходит на смену вполне гипотетической ситуации «плавильного котла» сама идея культивирования нации становится весьма проблематичной: ведь релятивистской переоценке будут подвергнуты не только нормы и ценности западного мира, но и конкретные институты, в которых те воплощены: образование, профессии, социальные роли и функции, само гражданство.

Любое государство, которое не окажется сведено к роли простой локальной системы хозяйственного регулирования человеческого общежития, должно будет выступить от идеи, сопоставимой с двумя рассмотренными выше. В обстоятельствах европейского Запада такой общей формой мог бы стать высококультурный светский идеализм.

Светскость как политика

Из предыдущего должно стать ясно, почему государство, о котором идет речь, атрибутируется как светское: в условиях плотного, «крупномасштабного» сосуществования на пространстве нынешнего Евросоюза различных культурных и, главное здесь, религиозных общин, анклавов и сетей, организация их общежития в государственных масштабах под священными символами и регуляциями какой-то одной религиозной формы, есть дискриминация – ровно в той мере, в какой другие представленные религиозные традиции имеют хоть какие-то политические, правовые, моральные или хотя бы лишь публично-ритуальные интенции (вопрос о ношении хиджаба и строительстве мечетей – это лишь то малое, что сегодня лежит на поверхности). А таковы все религии! Кроме того, вопрос о лояльности религиозно-фундированному государственному проекту в целом ряде его отправлений вполне может встать и в случае нерелигиозного гражданина. Так, политические решения и инициативы, предпосланные только на основе частных аксиологических параметров какой-то конкретной религии (например, завоевание места нахождения конкретной святыни) могут быть глубоко безразличны носителю светского сознания (а таких в Европе есть и, вероятно, еще надолго останется большинство).

Однако, отказав конкретным религиозным формам в статусе государственных, мы ни в коем случае не оставляем государство ценностно-, морально- и телеологически-нейтральным. Дух высокой ответственности и жизненного проектирования, основанного на представлении о благородстве и добродетели – это тот дух, которым насквозь пропитана европейская культура не только в связи, но и помимо ее религиозной истории: достаточно вспомнить о статусе «колыбели» европейской культуры, отводимому до-монотеистической Античности, и не забывать о том нравственно-возвышенном контексте, в котором вызревало европейское светское гуманистическое сознание  до его «падения на аттрактор» либерализма.

В этом смысле не только политическая мысль Античности (с ее главенствующим принципом блага как справедливости), но и утописты Возрождения, и заново прочитанный Гегель, и идеологии «Третьего пути» (с учетом ошибок национал-социализма и фашизма) готовы в распоряжение нового политического творчества. Государство должно быть не столько кормящим (и кормящимся) хозяйством, сколько оранжереей культуры, морально требовательной инстанцией, социально-эстетической дисциплиной и философским созерцанием. Семейственность, меценатство, культурное новаторство и высокое служение в таком государстве должны составлять дух буквы учреждающих его документов (законов), имманентный смысл функционирующих в нем институтов. При этом, естественно, категорическим императивом такого государство должно быть полное обеспечение условий для самостоятельной жизни и процветания всех лояльных субъектов, будь то отдельные индивидуумы, общины, гильдии, диаспоры или любые другие автономии.

Полярное сияние цветущей сложности

В том случае, если лояльным субъектом данного государства является развитая автономия, обоснованно претендующая на особую форму организационно-правового или иного нормирующего действия в отношении своих членов, то разграничение функций и полномочий общегосударственного центра управления и соответствующих органов автономии должно происходить в режиме постоянного согласовательного диалога (особенно в ситуации быстрой перемены обстоятельств). Последнее видится вполне осуществимым в виду уже современного уровня развития коммуникаций в Европе (о том, что их основной нагрузкой станет именно обеспечение максимально деформализованной и децентрализованной процедуры политико-правового регулирования, грезил, кстати, еще Юрген Хабермас).

После небольшого отступления в более общую тему (тему принципов имперского моделирования), которая заслуживает особого рассмотрения, вернемся к функции нашего государства. Если по поводу его светского характера мы уже объяснились, то и «идеализм» этого государства уже определен нами в существенных, хотя и общих чертах. Иными словами можно сказать, что ценностно-моральные стандарты, благодаря которым стала возможной европейская культура, должны быть, наконец, поняты политически. Современное истончение институциональных форм создает предпосылки для того, чтобы политизация морали могла быть осуществлена адекватным (жизнеспособным) способом. В этом смысле очень важно аккуратно, с добросовестным научным подходом осуществить полную «перезагрузку» идеи социальной ответственности, перенеся акцент с практик принуждающего контроля (уголовное и административное право и прочие обязывающие предписания) на практики воспитательные (в соответствии с аристотелевским пониманием соотношения политики и добродетели).

Политический диктат добродетели

Определяющие элементы этого воспитания всем известны – постольку, я повторяю, поскольку ценностные параметры этих практик конститутивны для европейской культуры. Это гражданственность как детерминированность императивом блага сообщества, а не индивида, это предпочтение идеальных (но осуществимых в культурной действительности) достижений текущему материально-хозяйственному процветанию. Это установка не на консервацию, а на актуальное осуществление унаследованных принципов. Это глубокая личная ответственность за качество того вклада в общее процветание, который зависит от выполнения принятой или унаследованной социально-значимой роли. Дворянские добродетели и даже ницшеанская реконструкция «морали господ» имеет здесь хорошие шансы на возвращение к социальному осуществлению – вместо того, чтобы призраком царства заколдованного возможного волновать неприкаянные сердца. Благородные, смелые и сильные люди остаются неприкаянными в мире либеральной слякоти. В обществе, свободном от диктата глобальной олигархии, они имеют приоритетное право на то, чтобы обрести свою Родину.

Социально-моральное государство

Конечно, если речь идет не об экзальтированной колонизационной экспедиции и не о воюющем политическом объединении, то такое государство не будет государством буйствующей авангардно-романтической диктатуры. Простые люди, которые умеют работать, которые обретают радость бытия в семье и стремятся к вполне оседлому обустройству своего локального мира, не питающие далеко идущих политических или художественных амбиций, должны найти в таком государстве прочную опору и скорое на отклик покровительство.

Сколь универсальным, столь и абстрактным, но все же настойчивым принципом в любом случае остается правый (в особом, но единственно адекватном сегодня смысле слова «правый») принцип: право на защиту и внимание к нуждам со стороны государственной власти имеет тот, кто морально и практически требователен к себе.