В каждом обществе, в каждой национальной культуре, в каждой этнической среде возникает свое представление о мужском и женском начале. Они формируются культурой. И очень важно, что эти модели связаны с типом общества. Например, у туранских кочевников, которые создали большинство исторических известных нам за последние два тысячелетия, так или иначе, обществ, и в Европе, и в Азии, это доказано целой плеядой исследователей от Ратцеля до Оппенгеймера или Рюстова. В них доминировал всегда мужской тип одинокого мужчины. Поэтому часто говорили, что эти орды кочевников в первую очередь были организованы по мужскому принципу, по принципу организации военного отряда. И это мускулинный, мужской тип, патриархальный, ультрапатриархальный тип, который стал доминировать в Западной Европе.

Кстати, на фоне этого ультрамужского типа появлялась такая же ультраженственность. И вот Дени де Ружмон писал об этом, что «счастливая любовь не имеет истории». Когда слишком четко определенные гендерные половые черты в культуре акцентируются, то брак становится невозможным, несчастным заведомо. И напряжение растет между мужским и женским, а снять его невозможно. Отсюда возникают разного рода серии социальных и гендерных неврозов, которые в 20 веке просто стали главной проблематикой западно-европейской философии. Почему? Потому что, в этой книге «Любовь и Запад» Дени де Ружмона, он показывает, что история несчастной любви – это судьба западной культуры. Невозможность интегрировать мужское и женское в семье, некий куртуазный стиль, когда мужчина любит женщину, которая никогда не может ему принадлежать. Например, чужую жену или прекрасную даму. Это создает ностальгическое не снимаемое мужское начало, оказывающее свое влияние на всю культуру. 

Так вот русский пол, русский гендер, существенно отличается от европейского. Дело в том, что акценты и формы мужского и женского начала у русских совершенно иначе структурированы. В первую очередь видно, что русские более женственные. Неслучайно, русская философия, как только она началась с Соловьевым, она в первую очередь стала проблематизировать именно женское начало, учение о женском начале в божестве, о Святой Софии учение Соловьева, и в последующем всего Серебряного века. Русская философия помешана на женском начале, она пытается выразить эту другую гендерную модель своими средствами. Иногда удачно, иногда нет, иногда доходя до ереси, иногда оставаясь в рамках культурных интуиций, как и у Достоевского и у Толстого. И обратите внимание, какие мужские персонажи и Толстого, и Достоевского все положительные персонажи – они женственны, они внимательны, они не ломают, а скорее пытаются, как князь Мышкин, восстановить разрывы мира в себе, и не боятся быть смешными, это совершенно другой стиль, об этом и Достоевский много очень говорил. Так вот эта женственность, с моей точки зрения, это не просто общий стиль, феминизм русских, в том числе русских мужчин, это еще ответ, ответная реакция на вот этот кочевнический ультрамускулинный, сверхмужественный стиль западных людей. Мы в принципе поворачиваемся женской стороной к ним, только потому что они слишком агрессивно акцентируют мужество. А какой же наш гендерный тип, архетип самый полный? Я считаю, что не женственный, не феминистский тип, это просто защитная реакция. 

В реальности для нас существует архетип семьи. Розанов в этом отношении, говорил о семье, главный эрос - это не эрос мужчины и не эрос женщины, это эрос семьи, как цельного неотъемлемого начала. И вот русский гендер, он на самом деле вторичен по отношению к семье, в начале есть семья, а потом уже муж и жена, мужчина и женщина. Из этого возникает не партнерство двух, а единство чего-то целого, холизм, таким образом андрогинность. И если говорить о русском гендере, я думаю, что русский гендер – это андрогинный гендер семьи, это архетип уравновешенный, интегрированный, где есть все градиенты мужского и все градиенты женского, но в очень диалектическом сложном взаимодействии. Андрогинный тип семьи, когда два создают одно. 

К этому нас подводит и Церковь: «да будут двое телом единым», этому учит нас и наша культура традиционная, оседлых крестьянских дворов, которые составляли большинство населения в течение тысячелетия. Крестьянство было подавляющим классом до 30-х годов 20 века, большинство русских людей были крестьянами и это отложилось на всех слоях, вплоть до высших. Тем более, что чистых дворян мы уже в советский период потеряли и остались в основном потомки крестьян. Таким образом, специфика русского гендера, или русский пол, может быть объяснен, и в особенности в отличие от восточного и от западного типа, именно его андрогинно-семейным смыслом, андрогинно-семейной ориентацией, андрогинно-семейным архетипом. Т.е. по сути, мы не знаем что такое женщина и мужчина сами по себе, мы их знаем в семье, мы знаем, что такое муж и жена, а что такое жена отдельно – это уже Баба-Яга – такая одинокая женщина, живущая в лесу с явными проблемами в семейном смысле. Одновременно у нее бывают дочери, но не бывает мужа. Таким образом, происходит демонизация чисто женского начала и так же демонизация чисто мужского: похищающий невест кощей или Змей-Горыныч – это отрицательные персонажи русского фольклора. 

Настоящий русский субъект русского общества – это смешанный гендер, это мужское и женское начало, объединенное в семье. Без эксцессов в ультрамужской, сверхрациональный характер, воплощенный в западном обществе или в дикую одинокую лесную одуревшую феминистическую крайность в образе Бабы-Яги. Поэтому русский пол, русский гендер – это вещь, которую следует изучать отдельно, особо, очень внимательно и обратить внимание также на те этнические процессы, которые происходили при формировании именно нашей семьи, когда мы были между полем и лесом. Русские – это народ как раз рек, которые находились между туранскими, ультрамускулинными завоевателями, похитителями наших женщин, и финоугорским населением, которое конечно обладает гораздо более феминными, женскими свойствами. Мы были промежуточной культурой и это повлияло на структуру русской семьи и на рапределение гендерных ролей.