Рассуждая о политических идеологиях, о «конце идеологий», об основных идеологических концепциях 20 века, в первую очередь, следует соотносить свои умозрительные построения с той национальной реальностью, в контексте которой данные идеологии возникают и воплощаются. Так получилось, что логика развития европейско-североамериканской или как называли ее евразийцы «романо-германской» цивилизации, те исторические этапы, которые она проходила, те трансформации, которые она претерпевала, автоматически экстраполируются и на другие цивилизации, в том числе и на цивилизацию русскую, что вряд ли стоит считать правомерным. Политическая идеология не может существовать вне национального контекста, что подтверждается, например,  теми метаморфозами, которые претерпела на русской почве идеология коммунизма.В любом случае, и либерализм, и коммунизм, и фашизм в своих ортодоксальных вариантах не являются порождениями русского исторического процесса, как это было с тремя этими сверх-идеологиями на Западе, но суть вещи привнесенные, заимствованные, а значит не связанные с корневыми аспектами русской жизни.

Настоящей русской левой, просвещенческой идеологии никогда не было, русского фашизма – тоже, было подражание и неумелое копирование западного, русский либерализм тоже сначала был забавой исключительно для интеллигенции, а после того как эта идеология на самом Западе приказала долго жить, превратился как и фашизм в забаву для фриков.

Внешне положение дел в России и на Западе может выглядеть похоже, но если разобраться в сути вещей, то речь идет о принципиально разных ситуациях. На западе все три идеологии, суммируя все возможности предоставляемые новым временем, исчерпали себя, таким образом, исчерпала себя и сама эпоха модерна, в России же не было ни модерна, ни этих трех его идеологических составляющих. Главной предпосылки Нового Времени – понятие автономного рацио, киригмы выведенной из национальной структуры, если пользоваться терминологией Александра Дугина, предложенной в его концепции археомодерна, в России не было, и нет.

Сочетание чуждой киригмы и национальной структуры делает ситуацию в России принципиально отличной от западной, а значит и рассуждения о трех идеологиях в русском контексте не имеет смысла. У нас не было модерна, а значит,  у нас ничего не могло и исчерпать себя. Постлиберализм захватывает нас лишь в той степени, в которой он затрагивает имплантированную в русский организм чужеродную нам киригму Запада. А значит, хотя эту ситуацию и  трудно назвать нормальной, Россия имеет шанс на создание новой идеологии, которая будет выведена из народного бессознательного, из народной структуры, ее и можно назвать четвертой политической теорией, или более точно русской политической теорией. Какой ей следует быть, тут следует обратиться к самому народу, его бессознательному, снам, сказкам, преданиям, истории, распространенным в нем «предрассудкам» и характерным чертам народного мировоззрения.

Следовательно, субъектом русской политической теории должен стать русский народ, которого следует воспринимать в качестве единого надвременного организма. Русский народ, понятый как, как наделенная особой миссией спасительная община, как колыбель нового мира. Именно так и понимали всегда себя русские – как новый Израиль, как альтернативу вообще всему апостасийному пути развития человечества. Это ощущение было свойственно и для Советского периода нашей истории, и для периода Московского царства. Это, в принципе, та идея, которая и создала русских как народ, а до этого была характерна, например, для Византии. Главное здесь – русскость как альтернатива, как иной путь развития, нежели пути, существующие на Западе или Востоке. Таким образом, русскость, или народность, должна стать ядром новой политической концепции. Все для народа, ничего вне народа, ничего против народа.

Вторым элементом должна как раз стать сама идея, идея-альтернатива, носителями которой являются русские. В любом случае, русское государство может быть только идеократическим, каковым оно и было всегда, не важно, будь это идея Третьего Рима или Третьего Интернационала. Православие, как то, что сделало русских русскими, уникальным народом с их совершенно особыми характеристиками более всего подходит на роль такой идеи, хотя могут быть и другие варианты.

Следующим пунктом, логично вытекающим из двух вышеназванных, является государственная суверенность народа, его полная независимость, выраженная во власти, которая такой независимостью от внешних факторов обладает. Суверенность или говоря по-русски – самодержавие. Самодержавие не только власти, но и народа, который сам держит свою страну и себя, самоуправляясь. В связи с этим можно вспомнить русские традиции земского самоуправления, не раз проявлявшиеся затем и в царской России, а потом и в системе Советов. Самодержавие и Советы – есть две грани одного целого.

Таким образом, самодержавие можно характеризовать как широкое самоуправление различных групп народа на местах соединенное с сильной верховной властью. Именно в нем, в самодержавии разрешается на первый взгляд соединение несочетаемого в русском народе – одновременная тяга к анархической вольнице и любовь к сильному государю.

Более того, получается самодержавие и народность, равно как и народность и идеократия (православие) очень трудно разделить, одно перетекает в другое. Сочетание этих трех элементов, выделенных впервые графом Уваровым в теории «официальной народности», – является матрицей русской политической системы, равно, наверное, как и матрицей русского вообще.

Она вообще может объяснить многое. Например, острейший конфликт внутри русского общества в период Гражданской войны с точки зрения идей, высказываемых основными тремя сторонами можно выразить как конфликт между носителями идеи «самодержавия» (белые), настаивавших в первую очередь на «единой и неделимой России», носителями идеократических тенденции (красные), вдохновлявшиеся идеей мировой революции, и носителями «народности», (зеленые, махновцы, антоновцы и др.). На примере всех трех движений можно проследить, во что вырождается каждый из элементов, если он существует отдельно. Самодержавие вырождается в антинародную диктатуру оторванной от народа элиты, идеократия – в антинародную диктатуру, оторванной от народа контр-элиты, народность – в бандитизм. Таким образом, хотя базой русской политической теории и должна быть народность, две других составляющих не должны оставаться без внимания, и наоборот.

С точки зрения русской политической теории, никаких различных трех сверх-идеологий не было – все они являются необходимыми частями единой европейской политической теории Нового Времени. И действительно, все три идеологии легко соотнести с тремя главными лозунгами Французской революции: либерализм соответствует свободе, коммунизм – равенстве, фашизм – братству. Три этих теории, абсолютно иррелевантны по отношению к русской действительности, а потому, по меньшей мере, бесполезны, или даже вредны. Есть лишь постлиберализм, в рамках которого очень уютно чувствуют себя остатки всех трех теорий, и который угнездился в головах по большей части довольно обеспеченного населения российских столиц. А поскольку это уже и не идеология а определенная операционная система, то ее сбой, каким и является нынешний кризис, поможет всеобщему отрезвлению от постлиберального забытья и даст шанс для создания русской политической теории. Преступно было бы его упустить.

Александр Бовдунов