Социология русской власти Попытка структурного анализа
Каждому из нас приходится самому связывать порванную нить родства. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно.
П.Я. Чаадаев
В этом ветре - гнет веков свинцовых, Русь Малют, Иванов, Годуновых, Хищников, опричников, стрельцов, Свежевателей живого мяса - Чертогона, вихря, свистопляса - Быль царей и явь большевиков
М.А. Волошин
Диахронизм и синхронизм в исследовании русского общества
Каждый, кто пытается оценить историю России, найти в ней некий скрытый смысл, понять цели и задачи этого процесса натыкается на множество несостыковок. То, что называют Россией, внешне кажется настолько разным, что заводит в тупик и самого пытливого исследователя. Когда он пытается понять феномен русской власти, особенно используя в своей работе социологические методы исследования, то обнаруживает, что формально, между нынешним русским обществом, обществом советским, обществом царской России существуют значительные различия. Словно бы это и не одна страна, а несколько совершенно разных, находящихся подчас в различных частях света. Историцистский, диахронический подход только подчеркивает эти противоречия, поскольку выделяет из сонма факторов только те, что отличают общества разных эпох друг от друга. Это и понятно, поскольку всякий историцист стремится найти эти различия, поскольку аффектирован диахроническим восприятием реальности. Для него реальность всегда будет развертываться во времени и ее изучение равно изучению исторического прочеса, то есть тех изменений, которые претерпевает общество. Доведенный до абсурда, этот подход к русскому обществу отрицает какой бы то ни было континуитет между различными его формами, русская история уже у Чаадаева распадается, превращаясь в прах, предстает множеством никак не связанных между собой точек, что дает ему право заявить «Мы находимся как бы вне истории». Доведенный до максимы у одного из самых честных русских мыслителей диахронический подход показывает свою полную неприменимость к исследованию такой сложной вещи как русское общество, особенно в том, что касается социологии государства и власти.
Изучение этого предмета предполагает обращение к другим методам, в которых основное внимание сосредотачивается не на переменных, а на постоянных чертах русского общества, на исследовании того, что можно назвать константами. Структуралистский подход в социологии позволяет обратиться именно к этим составляющим, чтобы понять суть и основу явлении, в не зависимости от их временных изменений. Проникнуть в суть вещей, в суть общественных явлений, изучив то, что является их базой – задача структуралистской социологии. Только структурная социология, а точнее социология глубинЖильбера Дюрана затрагивает вопросы соответствия между тем, что Эмиль Дюркгейм назвал коллективным сознанием и открытым Карлом Густавом Юнгом коллективным бессознательным. Изучение только «дневных» явлений в обществе, чем продолжают грешить большинство социологов, может приводить и приводит к грубым искажениям их представления о реальности, в котором огромную роль играют также иррациональное и прямо бессознательное. Понять конкретное общество, не зная его базовых мифов, которые лежат по Дюрану в основе всех общественных явлений, невозможно.
Преимущества методов структурной социологии и социологии глубин заключаются, прежде всего, в том, что они:
• 1) Исследуют вневременные константы • 2)Позволяют на их основе разработать как экспликативные, так и прогностические схемы • 3)Сопрягают исследования коллективного сознания (Э. Дюркгейм) с коллективным бессознательным (К.Г.Юнг)
Существуют два пути исследования констант, которые как нам кажется должны сочетаться при исследовании русского общества. Это, во-первых, нахождение структурно схожих черт в истории, взгляд сквозь историю, который может найти континуальные черты во всех русских обществах, независимо от временного периода, в котором они находятся, а во- вторых, исследование русского мифа, народных представлений об обществе, общественных явлениях, в нашем случае о власти, исследование русского фольклора, сказок, песен и былин, в которых и воплощаются характерные для русского общества структурные характеристики
Модели русской власти
Исследование властных отношений в России на протяжении веков, а также того, как тема власти отражается в русском фольклоре и эпосе, приводят к мысли о том, что существуют как минимум три властных модели, которые в русском обществе могут, как сочетаться, так и определенным образом противостоять друг другу. Иначе их можно назвать тремя властными элементами, поскольку четкого разделение общества по трем моделям, никогда в истории не происходило. В то же время, эти черты настолько константны, что свойственны всем типам российской государственности и практически всем группам, так или иначе боровшимся в стране за власть.
• 1)Идеократия
Идеократия является первой моделью такого рода. Русское общество всегда, как минимум, начиная с момента крещения Руси, осознавало свою особость и исключительность, что позднее было выражено в идее об особом предназначении русской земли. Уже в 11 веке первый русский митрополит Илларион в «Слове о Законе и Благодати» воздает хвалу языческим князьям Руси: «Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли.» В дальнейшем это представление получило воплощение у Филофея в идее Москвы Третьего Рима. Здесь в качестве базовой идеи, служить которой призвано государство, а значит и власть была идея Православного Русского Царства. Эта идея пропитывала представление русских о мире, обществе власти, сама являясь наивысшей властью. Отсюда представление об особой связи мира божественного и мира людского, представление о России как уделе Богородицы. Для русских былин и старин – героического эпоса характерно изображение богатырей как защитников родной земли, которая как отмечается, например, в «Голубиной книге» «всем землям мати»
У нас Белый царь – над царями царь. Почему ж Белый царь над царями царь? И он держит веру крещеную, Веру крещеную, богомольную, Стоит за веру христианскую, За дом Пречистыя Богородицы, - Потому Белый царь над царями царь. Святая Русь-земля всем землям мати: На ней строят церкви апостольские; Они молятся Богу распятому, Самому Христу, Царю Небесному,- Потому свято-Русь-земля всем землям мати.
Эту же идею выражает представление об особости России и русских, которое не было чуждо и уже упоминавшемуся здесь Чаадаеву. В то же время, для любой русской власти всегда характерна идеологичность, идеократическая телеология, не важно выступает ли в качестве подобной идеи концепция «Москвы Третьего Рима», «Мировой революции», «Развитого социализма» или совершенно не западная идея «построения капитализма». Многие западные аналитики, в том числе и такие как З. Бжезинский утверждают, что это капитализм и демократию так просто не «построишь». Однако российская власть, хотя бы внешне истово клянется в приверженности этим ценностям.
• 2)Автократия
Второй характерной особенностью русской власти является ее автократический характер, самодержавие, монархизм, понимаемый в том смысле, что носителем власти, как правило, предстает одно лицо, один суверен. Русское представление об обществе архаично, монарх, президент, генсек – это отец, суровый, но справедливый (отец народов). Так как большинство населения России ранее составляли крестьяне, то и сейчас эта наиболее архаичная, крестьянская, по сути, установка неосознанно влияет на поведение и представление о политике уже давно урбанизированного населения. Монарх – предстает носителем власти, который одновременно несет и наибольшую ответственность за всю страну перед Богом (как это следует из сочинений Ивана Грозного). В сборнике русских пословиц и поговорок Даля приводятся следующие русские пословице о царе:
Один бог, один государь. Одному богу государь ответ держит. Правда божья, а воля царская. Правда божья, а суд царев. Суд царев, а правда божья. Светится одно солнце на небе, а царь русский на земле. Сердце царево в руке божней. Государь - батька, земля - матка.
В народном творчестве царь предстает в качестве строго единоличного судьи. Например, в песне «Не шуми ты мать зеленая дубравушка», обвиненный, в разбое герой держит ответ перед самим царем. Почему именно перед ним? Потому что, для архаического народного представления все кроме царя – равны, государственная иерархия воспринимается исключительно в негативном ключе, это явление позднейшее, которому нет в места в мире сразу после неолитической революции, мире русских крестьянских снов. Отсюда парадокс – русский народ одновременно монархист и анархист, склонен к единоличной власти и не любит государство и чиновников, замечая по их поводу что:
«Не от царей угнетение, а от любимцев царских».
и
«Не царь гнетет народ, а временщик».
В этой связи интересна теория И.А. Фроянова об отсутствии в Киевской Руси рабовладельческих и феодальных отношений, благодаря чему и не смогли сложиться характерные для них представления об иерархии. В средневековой Руси практически отсутсвуют замки, которые в той же Европе являлись видимым воплощением иерархии, вознося феодальное сословие даже в плане территориального размещение выше простых крестьян и горожан.
• 3)Демократия (народный анархизм)
Народный анархизм, общинное управление и демократия представляют еще один важный модуль русской власти. Вопреки распространенному представлению недругов демократические институты и демократические традиции у русского народа были всегда, начиная с времен древнерусского вечевого строя и заканчивая системой Советов, просто речь идет о другой демократии, нежели на Западе. То что, русская демократия вполне может сочетаться с автократией, показали века существования русского государства. Разнообразными формами проявления народного анархизма были массовые крестьянские движения от Болотникова, Разина, Кондратьева и Пугачева, до Антонова и Махно, крестьянских восстаний 20-х годов.
• Гражданская война как конфликт трех моделей
В Московской Руси все три вышеописанных элемента составляли единое целое, вместе составляя специфически московское государство. В Петербургскую эпоху, на первый план вышел автократический элемент, как в ущерб идеократическому, так и народному. После революции 1917 года страна оказалась расколота на три лагеря, каждый из которых в той или иной степени соответствовал одному из трех модулей русской власти, рассыпавшейся на куски.
Красные с их жесткой идеологической составляющей были явными идеократами, в то время, как ни белые, ни члены зеленых движений не могли похвастаться четко оформленной идеологией, даже махновский «анархизм», более напоминал крестьянские движения прошлого, нежели воплощение идеологических концепций Бакунина и Кропоткина. Третий Интернационал сменил идею Третьего Рима, но как верно отметил Бердяев в «Истоках и смысле русского коммунизма» сам он, несмотря на марксистскую оболочку, представлял собой чисто русское явление. Аппеляция к идее, притом к идее всемирной значимости, каковой была социалистическая революция, мобилизовывало значительные бессознательные энергии русского народа, играло со свойственными ему мессианским чувством и мировосприятием.
Если говорит о Белом Движении, то и там, несмотря на его рыхлость прослеживается четкая связь с одним из модулей власти, а именно с автократическим. Конечно, не имеется ввиду, что руководители Движения были монархистами, (скорее наоборот) но их милитаризм, стремление к единоличному лидерству, авторитарный, «государственнический» характер белых режимов говорят сами за себя.
Что же касается «зеленых», махновцев, участников крестьянских движений, то русский бунт, бессмысленный и беспощадный, проявился здесь точно так же, как и несколькими веками ранее, лозунг «Советы без коммунистов» удачно апеллировал к идее низовой, общинной демократии, формой которой сами по себе Советы и являлись, а противостояние белым было совершенно обоснованным после падения монархии, явившись все тем же старым неприятием государства и государственной вертикальной иерархии как машины, механизма, который не имеет ничего общего с живой народной плотью.
• Соответствие «теории трех функций» Ж. Дюмезиля
Все три модуля, которые описаны выше соответствуют также трем основным стратам, кастам индоевропейского общества по Ж. Дюмезилю, жреческой, военной и крестьянской.
Гроза державная и русский бунт
Несмотря на формальную противоположность, русский бунт и русское государство являются явлениями одного порядка. По Ж. Дюрану в основе государственности лежит героический мужской миф, миф диурна. Именно мужские союзы, воинские объединения создают государства. В русском фольклоре сохранился значительный эпический пласт, речь идет о былинах, в котором выведен образ светового героя, зачастую змееборца (отметим, что змей символизирует типично женское, хтоническое начало), «вольного казака», это пласт примерно соответствует времени возникновения русской государственности.
Таким образом, можно вести речь о русском диурне, наличии в русском бессознательном мощного героического мифа, который время от времени дает о себе знать. Несомненно, что он проявляется в годы великих воин и тяжелых испытаний. Но в то же время, несомненным следствием работы диурнического, мужского, воинственного разделяющего мифа является и русское государство. Оно не могло существовать и расширяться, не будь значительного количества людей героического типа, которые бы участвовали в государственном строительстве.
Русский бунт есть не что иное, как проявление того же, мужского начала, которое по тем или иным причинам направленно против конкретного государства. Казачья вольница, о схожести представителей которых, с героями былинного цикла говорит хотя бы применяемый часто к Илье Муромцу эпитет «казак» являлась наиболее важной составляющей большинства народных движений до начала 19 века. Для того чтобы решится на бунт нужно значительное мужество, волевые и воинские качества. Вспомним и Запорожскую сечь, в которой такая черта режима диурна как мизогиния, недоверие к женщине проявилась наиболее отчетливо, женщины на Сечь не допускались. То же самое можно сказать о традициях мирского самоуправления, которое всегда было преимущественно мужским делом. Даже само слово «Бунт» в русском языке – мужского рода. Таким образом, зачастую противопоставляемые друг другу, в гендерной оптике и оптике социологии воображения русское государство и русский бунт – генетически родственные явления.
• Автократия бунта
Отметим, что и для русского бунта, равно как и для русского государства характерна автократия. Наличие лидера, единоличного главы – характерная черта всех крестьянских воин на территории России, которые, кстати, никогда не боролись с самодержцем, лишь выдвигая претензии к его окружению либо провозглашая настоящим царем своего лидера. Институт авторитетов, характерен и для криминального мира, который еще со времен царской России бросал вызов официальному государству. Даже для анархистского движения Махно был характерен типично монархистское представления о лидере как о «батьке».
Так Николай Алексеев в своем труде «Русский народ и государство» отмечает: «Трудно, даже прямо невозможно применять к быту казацкого товарищества какие-либо современные государственно-правовые понятия: монархия, например, или республика. Казацкие общины, как и древние русские народоправства, были республиками, имевшими своих князей и царей; и в то же время их можно назвать монархиями, власть в которых принадлежала народу. Когда русский крестьянин в 1917 году иногда утверждал, что он хочет республику, да только с царем, он, по-своему, не говорил никакой нелепости. Он просто жил еще идеалами русской вольницы, идеалами казацкого "вольного товарищества", Ибо идеал этот глубоко вкоренился в русскую народную душу. Он стал одной из стихий русской народной толщи, стихией также подземной, вулканической».
Ярким свидетельством, подтверждающим эту мысль Алексеева, являются воспоминания Зинаиды Гиппиус:
Из дневника З. Гиппиус:
"1917, ноября 18. Сегодня в Петропавловской крепости И.И.Манухин деятель Красного Креста при комиссаре-большевике Подвойском разговаривал с матросами и солдатами. Матрос прямо заявил: - А мы уж Царя хотим. Матрос!- воскликнул бедный Ив. Ив. Да вы за какой список голосовали? - За четвертый (большевицкий). - Так как же?.. - А так. Надоело уже все это. Конечно, мы Царя хотим... И когда начальствующий большевик крупно стал ругаться, солдат вдруг удивился с прежней невинностью: - А я думал, вы это одобрите". Из петербургского дневника З.Н. Гиппиус.
• Анархия автократии
Но и русского самодержавия в России свойственны некоторые анахисткие черты. Прежде всего, они заключаются в использовании диурнических антиэлитистки (поскольку из простого народа) настроенных людей. Использование анархической стихии русского диурна, русской вольницы придает русскому государству черты русского бунта, а времена когда такая линия проводится наиболее последовательно («опричнина, или «красный террор»), внешне по жестокости и уровню насилия схожи с самыми кровавыми проявлениями народного недовольства. Применив концепцию Парето к данной проблематике, можно представить лагерь «русского бунта» как контр-элиту, а «государственников» как элиту, и это будет верно, поскольку всякий раз бунтари, придя к власти прибегают к той же самой автократии, становясь элитой. НО думается, в нашем случае все еще сложнее, так как «русский бунт» и «русское государство» обладают очень схожими чертами, вплоть до того, что можно признать их взаимопроникающими явлениями, взаимоподдеривающими структурами русской власти каждая из которых воспроизводит не только саму себя, но и свой, формальный антипод и сама во многом этим антиподом является.
Идеократия как основа власти
Россия всегда являлась идеократическим государством. Мессианская идея проявлялась как в аутентичной религиозной форме Третьего Рима, так и в археомодернистической советской версии марксистской идеологии. Базовые составляющие русского мессианства, такие как открытость, «всечеловечность», уверенность в собственной правоте, претензия на «правду» способствовали превращению России в империю, став, таким образом, основой русской геополитики. Сама мобилизационная модель государства, свойственная России (причем не только Советской, но и царской), наследует «тягловому государству» (Н. Алексеев) Московии. В то же время, нельзя не отметить, что со сменой конкретной идеологии происходит и смена государственного устройства, что зачастую выглядит как возникновение нового государства на месте старого. Сейчас внешне идеология у России отсутствует, что говорит об уникальности нынешнего момента. Тем не менее, идеократия в России – лишь вопрос времени, и если ее не хочет нынешнее государство, тем хуже для него.
Главной социологической проблемой России на протяжение уже более 300 лет является ситуация археомодерна, замещения аутентичной национальной киригмы, национального логоса, заимствованным представлением о рациональности свойственным Западной Европе. В сфере власти и властных отношений данная проблема проявляется наиболее четко, не только потому, что аффектирует их как и любые другие социальные явления, создает ситуацию непонимания русскими самих себя, когда они подходят с западноевропейским «общим аршином к измерению собственной реальности, но еще и потому что выливается в реальное противостояние и непонимание власти и народа, отчуждение элит и образованного класса, интеллигенции и низов, предопределяет «подвешенный» характер русской власти, которая не вписывается и в западные параметры, хоть и считает себя «современной и европейской» («у нас государство – единственный европеец»), и одновременно боится и не понимает собственного народа.
Если народ ближе к архаике, к мифосу, который, однако, лишен возможности заявить о себе (поскольку любое проговаривание есть задача и обнаружение логоса и есть ничто иное как возвращение аутентичной национальной киригмы), но этот мифос, какой-никакой, пусть и потрепанный многовековой борьбой с инородным логосом все же аутентичен, национален, а потому проблем с утверждением у него не существует, он и так есть, то западноевропейский логос на русской почве хоть и угнетает архаическое, которое ему видится в сплошь негативных тонах, но шанса на реальную победу практически лишен – его никто не понимает и не хочет понимать, в том числе и власть, прикрывающая им свой срам, как фиговым листком. Зачастую в уродливых формах проявляются структуры русского бессознательного, не понятого, искаженного, что приводит к девиации. Девиация, отклонение становятся нормой для России, а сама она – страной черных чудес. Без принятия во внимание этого факта нельзя себе составить отчетливое мнение о том, что такое русская власть в ее нынешнем варианте. Деградирует народ, но деградирует и элита.
Возможным путем решения этой проблемы и является исследование структуры русского мифоса, и в том числе проблемы русской власти.
Источники:
1. Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Том 1. – М.: Наука, 1991 2. Волошин М. Усобица: Стихи о революции. — Львов: Живое слово, 1923 3. Дюркгейм Э. Социология. Её предмет, метод, предназначение / Пер. с фр., составление, послесловие и примечания А. Б. Гофмана. — М.: Канон, 1995 4. Слово о Законе и Благодати митрополита Иллариона – Электронная библиотека Института Русской Литературы: http://www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4868 5. Оксенов А.В. «Народная поэзия. Былины, песни, сказки, пословицы, духовные стихи, повести». СПб., 1908 6. Даль В. Пословицы русского народа, тт. 1-2. — М., 1984 7. Зинаида Гиппиус. Дневники. Воспоминания. Мемуары. М.: Харвест, 2004 8. Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М Аграф 1999