Наиболее яркое событие минувшей недели – манифест Никиты Михалкова, консервативный манифест. Озаглавленный нарочито в старорусском стиле «Право и Правда» с довеском в виде «просвещенного консерватизма», он грозит расколоть и без того хрупкое и зыбкое единство российских консерваторов (но существовало ли когда-то это единство?), хотя и стремился, судя по всему, объединить их. Старорежимное название – не случайность, это имиджевый ход, который больше всего вяжется с тем образом, что сам Никита Сергеевич и подобострастные СМИ успели ему создать. Этакий «радеющий за Рассею» барин. Сам этот образ имеет больше общего с кинематографической реальностью, нежели с какой-то иной. Но на то Михалков и художник, как умеет так и творит, поэтому все намеки на «клюквенность» манифеста, на михалковский консерватизм как суррогат, основанный на избитых штампах и представлениях, которые вынуждены скрывать некую иную реальность скользят по поверхности. Как лубок отражает древние мифические представления, так и Никита Сергеевич в схожей манере презентует нам совсем иную, нелубочную реальность. За последнюю неделю некоторые российские консерваторы уже высказались по данному документу. Сверим наши точки зрения.
Да, иная реальность, скрытая за внешней умеренностью и аккуратностью михалковского манифеста, есть, но это вовсе не пародия на консерватизм и не попытка под видом консерватизма протащить либерализм, как думает уважаемый редактор портала «Правая. Ру» Александр Елисеев. Думать так, значит, не выходить за пределы все того же поверхностного восприятия, видеть в лубке – лишь лубок, ведь весь михалковский "либерализм" знаком нам уже по тысячам других текстов других людей, где постоянные упоминания прав человека, гражданского общества, рыночной экономики, настолько часты, что лишили их всякой значимости. Можно было бы сравнить их с языческими заклинаниями, но таковые заклинания имеют действие, а повсеместные упоминания либеральных ценностей – нет. Непонимание самих концептов, глубинное непонимание, усугубленное постоянным тиражированием либеральных штампов ведет к превращению их в нечто подобное словам-паразитам, или мату, используемому для связи слов и потерявшему свое прежнее колдовское значение. Неудивительно, что гетерогенный текст, подобный «Манифесту» Михалкова не может без них обойтись. Куски различных консервативных доктрин надо как-то связывать, чтобы придать тексту мнимое единство.
Манифест – текст вынесенный на общественное обсуждение, текст очень важный, потому что впервые для российской большой политики в нем отчетливо проводятся не только консервативные, но консервативно-революционные идеи, геополитическое евразийство, реабилитируется концепция империи, важное место занимают идеи Николая Алексеева о сочетании принципов права и обязанности в государстве и Николая Трубецкого об «общеевразийском национализме». В нем нет внешнего радикализма, но что может быть радикальнее введения в реальный политический дискурс Константина Леонтьева? В нем нет призыва к революции, и говорится о необходимости идти в ногу с современным миром, но что может быть революционнее по отношению к современному миру, нежели политико-правовые концепты Шмитта? К Ильину, Чичерину и Струве все уже привыкли, привыкли настолько, что вряд ли их заметят, может краем глаза, тогда как все дежурные напоминания о либеральных ценностях сольются с таким же дежурным гулом неразличимых высказываний других политиков. На фоне этого монотонного шума будут отчетливо выделяться совсем другие мелодии, то необычное и новое для российского политического системного дискурса, что вносится манифестом «Право и Правда».
Манифест Михалкова – это бомба. Одним умелым движением, Шмитт, Зомбарт («Мы не нация торгашей, мы нация героев») Алексеев, Трубецкой, Леонтьев легитимизируются все вместе в поле публичной большой политики: и они сами, и их идеи. Это значит гораздо больше, чем бесконечные разглагольствования о консервативной революции, сочетании правого и левого или о только правом и только левом. Идеи имеют значение, идеи философов и действеннее и опаснее для «современного мира», чем бесформенные лозунги или бесформенное же историцистское обращение к давно пройденному опыту. Мы не против той, право-революционной перспективы, о которой говорит Елисеев, но жизненную силу она должна брать в конкретной политике, эта перспектива не должна бояться перекраивать нынешнюю повестку дня, если ей предъявляется такая возможность. Не видеть мощную консервативно-революционную составляющую доклада, значит отказываться от этой возможности, сознательно ограничивать себя.
Манифест лишь начало разговора, начало нового консервативного проекта, и от нас зависит, что выйдет на первый план в этом проекте. Если консерваторы будут замалчивать собственно консервативную, консервативно-революционную, нелиберальную составляющую Манифеста, то проект, действительно, полностью превратится в либеральный.
Нельзя не согласиться с предпринимаемой теми же Елисеевым или Егором Холмогоровым критикой консервативно-капиталистических моментов в манифесте. Но, опять же, и Холмогоров допускает фундаментальную ошибку, когда обходит стороной уже упоминавшихся Леонтьева и Алексеева, не видит прямых отсылок к Шмитту, Зомбарту и другим консервативным авторам Европы, или к тому же Дугину и «динамическому консерватизму» Аверьянова и Фурсова. Для того, чтобы говорить о об идеях не обязательно называть тех, кто способствовал их рождению на свет, идеи существуют сами по себе. Манифест «Право и Правда» обладает огромным антилиберальным и направленным против хищнического капитализма потенциалом, его лишь надо прочесть, осветить уже внесенные в политическое поле концепты, начать с ними работать, чтобы они вплелись в жизненную ткань российской политики. Манифест будет таким, каким мы его прочтем. В процессе прочтения и истолкования интеллектуалы вычерчивают новую реальность, и то, что наши консерваторы принялись наперебой вычерчивать реальность либеральную, истолковывать манифест «Право и Правда» как манифест исключительно либерального консерватизма, говорит о том, что они не в полной мере осознают ту ответственность, что легла на их плечи.
Представляющий партию «Справедливая Россия» Федор Бирюков в отличие от многих своих коллег по патриотическому лагерю обратил внимание на евразийскую и консервативно-революционную составляющую доклада, но только затем, чтобы тут же посетовать, что такое сокровище мешают с конформизмом и отправляют прямиком в руки «Единой России». Межпартийная ли, межкружковая ли возня не дает российскому консервативному сообществу возможности трезво взглянуть на опубликованный Михалковым манифест и увидеть в нем уникальную для консерваторов возможность. Скоро она может исчезнуть, но пока она есть, ее необходимо использовать. Вместе с тем, в отличие от связанных с экспертным сообществом авторов Бирюков отмечает именно социалистический уклон в туманных положениях документа, относящихся к экономике. «Многие экономические тезисы Михалкова откровенно социалистичны. Например, прогрессивное налогообложение (идея «Справедливой России»), природная рента, неприятие «банковского ростовщичества» и прочее. Даже просвещенному консерватору никуда не деться от социализма, - ведь сердце бьется слева!» - замечает Бирюков.
Историк Дмитрий Володихин правильно заметил по поводу михалковского творения, что «можно долго спорить о его достоинствах и недостатках, но это как минимум контрудар. Уже хорошо, уже - дело. Поэтому не вижу смысла нападать на этот документ». И мы не видим, наоборот рассматриваем как достоинство документа его внешнюю инклюзивность, готовность включить в себя и струве с бердяевыми, ведь консервативные идеи переварят весь либеральный бред.
Сама фигура Михалкова может нравиться или не нравиться, но нам предлагают выразить наше отношения к идеям, а не к их медиатору. Да и так ли уж плох Михалков? Взятый по модулю, безоценочно к его моральным, нравственным качествам, это человек все равно иного уровня, нежели любой из русских консерваторов. Ни один из них не может напрямую обратиться к народу. Его не услышат. Михалкова не могут не услышать ни власть, ни народ. Он уже заставил говорить о консерватизме, говорить о нем содержательно и, хотим мы этого или нет, консерватизм впервые именно устами Михалкова заявляет о себе как о крупном, масштабном, интеллектуальном и политическом проекте. Правильно заметил Артем Акопян: «Никита Михалков – это, безусловно, одна из тех фигур, которые создают резонанс в обществе при любом своем появлении, однако на этот раз масштаб события значительно превосходит по своему значению любую конкретную фигуру, даже самого Михалкова. Уже сейчас можно констатировать, что как событие «Манифест» послужит точкой, с которой начнется консолидация консервативных сил в обществе и элитах. Он станет началом новой главы в истории русского консерватизма».
Хватит играться в бирюльки! Консервативный проект имеет все шансы выйти в большую политику, но сделает ли он это, зависит только от самих консерваторов, по крайней мере, окно возможностей для них открыто. Это не манифест, это динамит! А с динамитом надо обращаться искусно.
