Интенс-лекция по евразийству, прочитанная в летнем лагере Евразийского союза молодёжи в августе 2005 года

Смысл интенс-лекции, отличие интенс-лекции от обычной лекции заключается в том, что интенс-лекция - это лекция, в которой есть все сразу. Если вы внимательно слушаете два часа, если ваше сознание работает в полную меру, а еще лучше – быстрее, то вы в течение двух часов резко превращаетесь из одного человека в другого.

Обычные лекции проходят так: пришел профессор, побубнил что-то, кто-то слушал вполуха, кто-то записывал, кто-то там чего-то курил, кто-то пиво пил. Это не интенс-лекция, поэтому они длинные, профессору всё безразлично, студентам всё безразлично. Поэтому и растянуто на много-много лет: люди учатся, но умней не становятся.

Интенс-лекция - прямо противоположное обычной лекции явление. Это такая лекция, когда преподаватель не отрабатывает какие-то деньги, не живет этим бесконечным процессом, вроде как толочь воду в ступе, и студенты тоже собрались не по случайным соображениям, чтобы получить какую-то бумажку, или время провести, но все пришли - и преподаватель, и слушающие, - для того, чтобы в максимально сжатые сроки максимально уплотнить сознание, уплотнить собственное состояние, чтобы после лекции стать другим человеком.

По сути дела это не лекция вообще, это некий обряд, интеллектуальный обряд, ритуал, который осуществляется с определенной целью – изменить внутреннее состояние человека, из состояния невежества относительно определенной конкретной темы перевести человека в состояние полной компетенции.

Например, в изучении языка всегда есть такой момент, когда человек не знает язык - и когда он его знает. Он может знать очень плохо, но на самом деле он его знает. А есть люди, которые учат язык вечно, всегда, слово выучил на недельке, еще слово, еще слово, все равно он не знает ничего.

Поэтому я призываю вас сейчас сосредоточиться и на полтора часа напрячь все ваши интеллектуальные, душевные силы. Полтора часа вы живете в сверхнапряженном состоянии, потом по инерции еще задаете вопросы, если они будут, и потом будет обед, потом вы отдыхаете и мы возвращаемся к этой проблематике, но будет уже лекция имплозивного типа, вторая часть интеллектуального ритуала. Первая – интент, вторая - имплозиент, то есть то, что должно у вас вызвать внутреннее просветление.

Внутреннее евразийское просветление дается очень быстро, надо только внимательно следить за тем, что я говорю, и не на что не отвлекаться. Все, ничего больше не существует, есть только это пространство, оно вырезано из общей ткани бытия, из вашей собственной жизни, мы внимательно сосредотачиваемся на этом. Ничего больше нет, мы сейчас должны с вами осознать, усвоить, запомнить, переварить суть того, что является евразийством. Отныне после этой лекции вы будете другими людьми. Вы будете прошедшими интеллектуальный евразийский обряд, и соответственно к вам будут обращаться за комментариями: Что такое евразийство? А вы уже будете им рассказывать. Не мы, а вы.

Итак, первое - философия евразийства. Евразийство – это в первую очередь философия, я не буду вам рассказывать о Хайдеггере, что такое философия, и поэтому сразу оговорю основные принципы этой философии. Философия – это практически все: человек не может жить без философии, он может не знать, что какая-то философия им движет. В этом случае философия, действуя, оперирует с ним как с объектом, она находится вне его, он просто не соображает. А вот человек, который активно и сознательно принимает какую-то философию, он становится свободным, он становится ее носителем, он получает знак специального философского достоинства, внутренний знак.

Такого человека видно всегда и издали, у него появляется своего рода сияние, когда он сам осваивает эту философию. Говорит: это моя философия, и в данном случае эта философия - евразийская философия, я понимаю, что это такое, я ее выбираю, я с ней живу, она внутри меня, я ее часть.

Это очень принципиально, это единственное, что делает человека ценным, все остальное делает человека неценным. Философия и есть наше видовое достоинство, способность к философствованию и есть видовое отличие человека от обезьян и вообще животных. Они очень хорошие, эти существа, и другие существа – камни, травы и так далее, но не о них пойдет речь в нашей лекции. У человека есть нечто, некая возможность свободного любого философствования - это высшее достоинство человека. Евразийство поэтому обращается к свободным людям, которые способны осознать собственную природу и взять ее в свои собственные руки, как и свою собственную судьбу.

Итак, первый принцип философии евразийства – это эротический патриотизм. Народ как абсолют. В философии евразийства понятие народа воспринимается как высшая ценность. Но, что такое народ? - сразу возникает вопрос. Почему мы говорим об эротическом патриотизме - потому что народ воспринимается евразийцами как синоним любви. Народ – есть любовь.

Казалось бы, что эти вещи далеко не очевидны - не применение прилагательного эротический к понятию патриотизм, не представление о народе как любви. Они неестественнысразу кажется – я сказал что-то не то, хотел сказать что-то другое, просто само получилось. Нет, на самом деле я хотел сказать именно это и сейчас поясню почему. Дело в том, что если мы смотрим, что такое народ, этимологию русского слова «народ», это то, что «на» «родилось», то есть это некая производная от понятия «род». Понятие «род» в прямом значении - это появление человека на свет. Что предшествует появлению человека на свет, вы, наверно, знаете. И вы знаете, какую роль играет в том, что предшествует появлению человека на свет, любовь. Иначе никакого человека не появляется. Таким образом, легко понять, что в истоках народа, появления народа, лежит притяжение мужчины и женщины, великая сила любви. И очень интересно, что именно она двигает теми массами, которые порождают все больше и больше потомков, которые создают свои семьи, создают продолжение своего рода, и эта совокупность порожденных актом любви существ и образует народ. Поэтому само понятие существования народа исполнено этой внутренней, подспудной силой любви. Народа без любви нет, народ – это продукт любви, продукт любви между мужчинами и женщинами, имеющими определенную склонность друг к другу.

Из века в век, из поколения в поколение повторяются очень сходные модели: мужчины одного типа одного народа любят женщин своего народа, как правило, и любят женщин определенного типа. Конечно, есть обмены в этом процессе, но то, что в результате этого обмена разными представителями порой возникает – это и есть народ. Это по сути дела печать и продукт глобальной любви. Поэтому, когда мы говорим о народе, и если мы понимаем эту реальность не как какую-то абстракцию, не как некую банальную газетную фразу, а как некую реальность, то есть мы сами ставим перед собой очень серьезный вопрос: народ и мы, наш народ и мы, как мы к нему относимся, откуда этот народ взялся, какое мы имеем к нему отношение, как этот народ спроецирует себя завтра, потому что если мы можем говорить о нашем народе, чувствовать его за нашими спинами, в нашей крови, в наших генах, он одновременно в наших внутренностях. Мы являемся передатчиками, священными передатчиками этого народа в будущее. Народ идет, он стоит за нами, но он идет через нас, и он подталкивает нас к любви, он подталкивает нас к тому, чтобы ещё поколение русских, евразийских людей выскакивали, появлялись в мир и также несли эту фундаментальную энергию, это фундаментальное чувство любви.

Теперь самые простые вещи. Почему народ – это абсолютное главное, центральное первое и последнее понятие евразийской философии? Потому что народ как любовь даёт человеку всё. Человеку народ, именно народ, дает внешность, он ему дает жизнь, он дает ему язык, он дает ему культуру. Все, что мы сегодня имеем: от нашего разреза глаз, наших ушей, нашего черепа, нашего скелета - все это сформировано любовью наших предков, народом. И вот этот поток народной любви дал нам наше тело, нашу телесность, мы по сути дела лишь эпизод в этом народном теле, которое предшествует нам в лице этого коллективного тела предков, русских предков, которое соприсутствует нам в лице других русских людей. И когда русский человек задумывается о русском, он чувствует эту матрицу народа, он чувствует эту общую телесность, принадлежность к ней и свою собственную сорастворенность и растворенность в ней.

Эта же телесность передается в будущее, передаётся через нас, мы носим в себе зародыши новой телесности, как человеческое тело, согласно учениям православных старцев несет в себе зародыш тела Воскресения, тела славы. Но это вертикальная перспектива, религиозная перспектива, об этом будет ещё разговор, а сегодня мы говорим об основах евразийской философии, о фундаменте, о цоколе евразийской философии, где базовым элементом, где основой, смыслом, осью, центром является именно народ. Этот народ и передает, эта общая, всеобщая телесность передает себя в будущее, она покоряет время, она покоряет историю, она покоряет пространство. Это то коллективное тело, чьим маленьким кусочком является каждый русский человек.

Если говорить о телесности, то получается, что народ дает нам тело, - тело всеобщее, общее русское тело, это не какое-то конкретное тело. Тело это даётся нам как в аренду, на время. Мы увидим, что мы его имеем, потом нет, как когда-то мы его не имели. Мы его сдаём, когда подходит роковая черта, или внезапный инцидент обрывает нашу молодую, или не очень молодую жизнь - и тела нет. А народ есть и эта относительность нашего индивидуального тела, она меркнет перед лицом абсолютной и бесконечной телесности собственного народа.

С точки зрения тела понятно, народ – это глобальное общее тело и это абсолютная ценность и когда люди говорят, что, давайте, плюнем на это тело, когда говорят, что этого тела, например, нет, или народ не есть любовь, или народа нет, или народ – это совокупность каких-то отдельных, случайных гномиков – мы отвечаем: «Коллеги, вы из другой философии, вы из другой клетки, вы принадлежите к другому виду, и нам с вами не по пути, лучше уйдите с нашей дороги, потому что поступь наша фундаментальна, поступь наша сквозь века, сквозь континенты, и вам ее не остановить». Так мы разговариваем с тем, кто отрицает фундаментальную и абсолютную ценность великого, бесконечного и абсолютного русского тела.

Народ дает человеку язык. Что бы мы говорили сейчас, как бы мы думали, как бы мы изъяснялись если бы не тот язык, который дал нам наш народ. Таким образом, он дает нам не только тело, как некую материальную основу - хотя это священная материальная основа, она живая, она способна порождать, она порождена и способна порождать. Она способна давать человеку энергию для мышления, то есть по сути дела это тело - дрова души, дрова нашего сознания. Но для того чтобы говорить, просто общаться, или не просто общаться, нам дан язык. Этот язык дан нам народом. Этот язык - высшая поэма.

Произнесение каждого русского слова: «гулять», «летать», «чашка», «собачка», «вишня» – само по себе это колоссальная магия, колоссальное духовное деланье, поскольку в этих словах слышится шелест и шорох тех фундаментальных вещей, тех мыслей, тех движений души, которые стоят за нами и которые грядут после нас. Представьте, через несколько поколений люди, которых вы уже явно не застанете, поскольку все мы смертны, - вот именно там, где кончится абсолютно жизнь нас и наших современников, кто-то из таких ушастых, голубоглазых и сущностных ребятишек будет говорить слово «вишня». Представьте себе, какая это фундаментальная связь времен.

Язык, который дает свою собственную энергию, свой собственный интеллектуальный, моральный, концептуальный стиль, свой отпечаток на человеческую душу. Без языка мы - ничто, наша индивидуальность, существование, без языка - оно абсолютно пустое, оно никому не интересно. Чем бы мы были, если бы мы не могли говорить. Если бы нам не дали русский язык, этот абсолютный, великий и сверхпрекрасный русский язык. Мы были бы просто немыми скотами. Нам его дали, и это дал нам народ, и мы обязаны на этом языке, этому народу, который нам дал, говорить очень верные и правильные вещи.

И это не просто дар, это еще и то, что нам дали в долг, что мы должны вернуть. Поэтому на этом языке, этом священном русском языке мы должны очень внимательно и бдительно учиться говорить. В этом смысл евразийской философии - это не просто любовь к языку, это культ языка, если угодно, почитание своего языка, внимательнейшее отношение к тому, что на нем сказано, что мы на нем говорим, что мы на нем слышим.

Я уже не говорю о том, что народ дал нам культуру - все, что сказано на этом языке, он дал нам форму, дал нам дома, дал нам реки. И в этом отношении народ в философии евразийства есть абсолютная категория. Думай об этом постоянно, об этом надо думать, вставать утром, просыпаясь говорить себе: «Я русский человек». Надо засыпать, перед сном совершать другие обряды, в частности молитвы, чистку зубов, потягивание или кто занимается пробежками, прогулками вечерними или другими, более специальными вещами, после всё равно надо говорить в конце, «засыпает русский человек», не просто Ваня, Петя, Володя, Саша. Засыпает русский человек! Вдумайтесь, он не спал, а сейчас он будет спать, он теперь, русский человек, переходит из одного русского состояния – бодрствования - в другое русское состояние – в русское состояние сна, и делает это русский человек. Вот что значит осваивать народ. Это не просто говорить: объективно люблю народ, я патриот. Нужно находиться в опьянении собственным народом. А почему собственно? Потому что это наш народ. Вот он, мы такие.

Кстати, все то же самое, с поправками соответствующими, можно сказать о других народах. Пусть представители этих народов и говорят. А мы говорим сейчас о русском человеке, о русском народе, хотя, конечно же, это не значит, что не касается других народов. Русский человек настолько абсолютен, и наш народ настолько абсолютен, что мы не понимаем существования других народов. Если это не русские люди, а кто же они тогда, думаем мы. Когда мы видим какого-нибудь веселого, замечательного араба, который, скажем, не прочь выпить, похохотать, мы говорим: во, русский. Даже не обязательно выпить, просто хороший человек идет. Ясно, что русский. Мы так это понимаем, мы себя так понимаем. Мы даже, не по внешности себя, - да, конечно, это наша внешность, русская, она ценная вещь, но и нерусская внешность на самом деле ценная вещь, потому что она тоже немножко русская. Если мы видим какой-то прищур, какой-то юмор, какое-то подрагивание ресниц, специфическое подрагивание ресниц, мы говорим: «О, наши!» Какие наши? Все равно наши. Вот вчера был сюжет, как японец ловил рыбу в Байкале. Смотрят на него русские люди и говорят: «наш японец». Почему наш? Он по-русски ни слова, удит по-японски, но что-то в нем есть. Действительно, есть что-то в этом японце абсолютное, великое. Он же приехал, удит. Молодец японец.

Где кончается народ? Можно задать себе такой философский вопрос, если немножко отойти от того, что он бесконечен. Наш народ – точно бесконечен, другие - не знаю. Если в схоластику уйти, где кончается народ? Там, где начинается другой народ. Где кончается любовь? Там, где начинается другая любовь. Мы не можем себе представить нелюбви. Мира без любви нет. Он не протянет ни одной секунды, он раздвоится, он распадется, он рассядется. Его нет, потому что в нем не будет энергии, в нем просто все мгновенно остынет. Мир – это энергия любви. Иначе в нем ничего нет. И, как говорят древние учили: «Камни любят друг друга. Цветы любят друг друга». Сейчас об эротизме цветов сказано очень много, даже там активность снимают. Понятно, что животные, люди любят друг друга.

Но камни… на самом деле любовь есть и у камней. И жизнь камней, и эротическое напряжение минеральных энергий представляет собой колоссальное напряжение. Мы не схватываем эту любовь камней между собой и к другим существам, эту запредельную трансцедентную любовь. Может, камень любит какую-то травинку, какое-то растение. Любовь камня к дереву, платану, кипарису, безусловно представляет несхватываемую для нас, но удивительную, явно присутствующую в мире энергию.

Поэтому, где кончается любовь, там начинается другая любовь, где кончается народ? Там, где начинается другой народ. Хотя, с точки зрения русского человека, поскольку народ русский бесконечен, поэтому он нигде не кончается.

Есть открытые и закрытые народы. Русский народ – открытый народ, и любовь наша открытая. Она не ограничивается одним, другим, она выбирает всех. Мы любим, по-настоящему любим. Но это уже значит, что мы своим актом любви, русской любви, превосходим конкретного человека. Подумаешь, человек - этот, другой. Главное – любовь, любовь гораздо важнее. Главное – открытость, гигантская энергия жизни народа. Естественно, всё, что порождается этой любовью, всё что порождается, живёт – является элементом этого народа: семья, дети, государство, которое тоже создано как некий панцирь нашим народом.

Государство – по большому счёту очень паршивая вещь, т. к. его создают не от хорошей жизни. Народ не может всё время только любить, только заниматься любовью в своём внутреннем состоянии и находиться в своём экстатическом пространстве созерцания. Периодически на него кто-то покушается, кто-то на него нападает, наезжает. И вот для этого нужно государство. По сути, смысл у по-настоящему русского национального государства в том, чтобы отмахиваться как от назойливых гадких мух от других. Вовне оно должно быть жёстким по необходимости, как кожа, а внутри оно должно быть очень мягким, чтобы не нарушить как-то, не побеспокоить тот процесс национальной духовной жизни, эротической жизни, которая постоянно, мягко, невидимо течёт в нашем народе. Вот в этом наше понимание государства.

Государство – это вредная вещь, она слишком формальная, она слишком холодная. В этой стали, в этих машинах, в этих жёстоких инструментах пыток мало привлекательного. И мы бы хотели отослать государство вовне. Наше государство должно быть таким ощетинившимся вовне. Ежового типа государство. Государство, брошенное вовне, а внутри мягкое как пузико у ёжика, очень живое, трепетное, приятное.

Это первый пункт философии евразийства, самый главный пункт. Народ является абсолютом. Поэтому, когда вас спрашивают, что такое евразийство, вы спокойно говорите: Это абсолютная любовь к собственному народу, любовь к любви, восприятие народа как высшей ценности. Нет ничего выше, чем народ, наш народ. Других мы просто не знаем. Путаем мы всех, если даже японца, хорошего японца воспринимаем как русского японца. Есть другие народы, которые способны понять других, мы нет. Мы даже себя-то познать не способны. Мы просто народ и все, народ просто с большой буквы.

Второй пункт, важнейший пункт философии евразийства - это понятие о духе земли, о живом пространстве и о земле-душе. В евразийстве пространство воспринимается как абсолютно живая реальность. Пространство – это не абстрактная категория, это очень конкретный срез мира. Когда мы, евразийцы, говорим о пространстве, мы говорим о том, что в этом пространстве есть минеральные, вегетативные и животные особи. И все это – элементы пространства. То есть, мы воспринимаем пространство как заведомо наполненное: пространство никогда не пустое, пространство всегда кишит некоей жизнью, и оно определяет эту жизнь, и поэтому оно говорит, оно дает о себе знать. Поэтому оно вибрирует, поэтому оно не является абстрактной категорией. Это говорит дух земли, нашей земли, земли, которая принадлежит нам, и в которой движется как ртуть - по времени и в горизонтальном распростертом состоянии - наш народ. Такое живое отношение к пространству, как к жизни. Собственно, пространство - как форма жизни.

В свое время основатель геополитики – Рудольф Челлен написал книгу «Государство как форма жизни». Можно сказать, что в евразийском представлении пространство - это живая форма жизни. Что такое пространство? Это – форма жизни, значит, пространство не может быть чуждым, оно противится искусственным границам, поэтому пространство – это не то, что, можно измерить, например, и изменить. Все, что надо, само правильным образом строится в той точке, в которой оно должно было быть построено. Так же как в ней растут цветы, точно так же, как в ней лежат веками, тысячелетиями огромные булыжники, они лежат не просто так, они по делу лежат. Если они лежат, они знают, что они делают, их жизнь на этом конкретном месте, в этой конкретной точке русского пространства предопределена - это некая философия. Это голос духа земли, это голос духа родной земли, который обращается через всех существ, которые ползают, копошатся, летают, лазают, просто падают, или пьяными валяются, обращается к самому себе, утверждая некую великую истину вот этих жизненных, пространственных форм.

Пространство – разумное понятие. В пространстве, в земле заложен разум. Этот разум говорит о себе, вопиет о себе, и необходимо быть очень внимательным, чтобы его услышать. Это второй принципиальный момент. Когда мы говорим о пространстве, а косвенно это говорится: «Вот это мое пространство, это твое пространство, это пространство принадлежит моей стране, это твоей стране», то мы относимся к нему как к живому организму. Для евразийского мировоззрения важно понятие живых границ. Границы есть там, где одно живое существо условно отделяется от другого. Но нельзя провести границу по живому существу. Нельзя оделить две третьих зайца и четыре пятых белки, и сделать из них страну, например, или сделать из них территорию, построить государство. Это три четверти зайца, четыре пятых белки – это не территория, это не государство.

Государство, или территория - это тоже некая проекция духа земли. А если мы искусственно нарежем какие-то случайные элементы этих существ, этих живых пространственных единиц и скажем: «Вот это теперь будет в одном», как бы сказать, в одной упряжке - «это мы назовем Украиной…» Помилуйте, какая Украина, Украина не может существовать, потому что существует 4 живых существа, или как минимум 4 фрагмента в Украине. И они есть одна четверть белки. Например, Малороссия не заканчивается Украиной, она принадлежит не только России, она находится, например, в своем собственном пространственном пласте. И это очень важный момент.

Поэтому мы, евразийцы, не можем произносить «Российская Федерация» - такой федерации нет, такого государства нет. Искусственная, эфемерная вещь, это тоже ¾ белки, 4/5 жука, один камень и ветки там, например, от какого-то дерева. Это не государство, это не может быть по настоящему живой реальностью. Живой реальностью была Российская империя, Советский Союз - сложные реальности. Может быть с довесками, и в них было что-то прирезано лишнего, или наоборот, что-то недобрано. Но все-таки это были живые единицы.

То, что мы имеем после распада Советского Союза – это не живая вещь, и она умрет. Представьте, отрежьте у белки пару лапок, и посмотрите, что она будет делать. Она не сможет достать себе орешек, и она сдохнет, как сдохнет вся постсоветская государственная модель. Поэтому, прежде чем делить территории, необходимо спросить у этих территорий: «А хотите ли, вы, земли, вы, конкретные земли, вы, конкретные реки, хотите ли вы войти в незалежную Украину или нет?» Надо устраивать настоящий референдум не оглупленных телезрителей, которые нелепы как шпунтики. Надо спросить у стихий, надо спросить у гор, надо спросить у вод, надо спросить у дождей. И они пусть проголосуют. Надо подумать, какую форму референдума предложить стихиям, для того, чтобы они могли высказать свое мнение.

Если мы внимательно, с любовью относимся к нашему пространству, если мы понимаем его голос, если мы научимся расшифровывать его звуки, мы сами скажем «Эта гора не хочет, например, в Хорватию, эта гора хочет оставаться в Сербии». И горы говорят. Я в Сербии встретил однажды, в 1992 году, сербский отряд, ехавший на верную смерть, уже преданный всеми. Когда мы остановились, спросили сербов, зачем, куда вы едете? - «Едем брать эту гору» - «Зачем вам гора эта, там ничего нет, или там, может быть, стратегически важная точка?» - «Да нет, стратегически она совершенно не важна, там ничего нет абсолютно, ни света, ни электричества, но это – наша, сербская гора. Там стоит огромная армия хорватов и боснийцев, с одной стороны. А мы – поедем сейчас и умрем. Это наша гора». Почему? Вот это дураки, нелепые люди? Они что, не понимают, что жить - это значит пожрать, поспать, погулять, почитать - ух как приятно, отогнать комара. Но они идут и вкладывают свою собственную жизнь в гору, потому что гора их позвала, говорит, «Ребята, идите сюда, идите. Мне нужны ваши жизни». Гора им сказала, и они поняли, что гора их зовет. И это правильно, это на самом деле не безумие. Она не нужна была действительно никому, но это сербская гора, для сербов это понятно. Сербы – это очень живой, прекрасный народ, очень евразийский народ. Поэтому он все сразу понимает. Они говорят «Эта гора - часть нашего коллектива, это наш товарищ, зовут ее так-то, так-то. Мы идем на выручку».

Это второй элемент – дух земли, вера в дух земли, почитание духа земли, диалог с духом земли, культ духа земли. Это вторая основа евразийской философии.

Третий принцип евразийской философии называется «вечность в твоих ладонях» или «объятие пустоты». В наше время мы действительно сильно, слишком сильно привязаны ко времени. Сейчас, потом, до этого, раньше. Эти реальности, они, конечно, существуют, на них построено мышление, на них построена формальная логика, но понятие времени отодвигает нас от главного. Мы думаем: «Вот мы еще молоды, еще рано». Потом мы уже взрослые, но уже не молодые и еще не старые. Потом - «Вот мы уже старые, мы уже не молодые, не взрослые, мы уже совсем состарились». Все это иллюзия, потому что через эти формы мы теряем контакт с настоящим бытием.

Время - это некая ловушка, которая пытается обмануть нас, увести от сути дела, которое прикрывает тот голос бытия, который звучит в вечности. На самом деле, люди считают, что время есть, а вечности нет. А, по сути, все наоборот. Евразийство утверждает - все что говорит евразийство, все это абсолютная истина, это надо принимать без всяких критических размышлений, повторять, принимать и повторять, - евразийство утверждает, что есть вечность, а времени нет, что время – это иллюзия. Поэтому интуиция вечности, дыхание вечности, мысль пространства, вечности, опыт вечности является главным опытом евразийского сознания. А если есть вечное, если это вечное может быть объектом нашего опыта, соответственно, оно здесь и сейчас, оно должно являться объектом нашего опыта, и здесь возникает такой принцип: «Мы сторонники абсолютного против относительного».

Конечно, относительное где-то есть. Конечно, у времени есть какие-то шансы, есть какой-то маленький голос. Но это очень маленький голос и относительно вечности очень маленькие права. Соответственно, права Абсолюта, права вечности, культ вечности должен быть в центре нашего сознания, а все остальное должно быть на периферии. Но вечность не может быть содержательной так, как содержательны предметы во времени. Вечность в каком-то смысле пугает нас, потому что зачеркивает нас. Она нас снимает, она сжигает все у нас. «Философ, обнимающий пустоту» - название одного китайского алхимического трактата - очень точно передает смысл этого опыта вечности.

Но одновременно, если мы научимся манипулировать с вечностью, жить нам будет очень легко. И совершать невероятные подвиги, и невероятные делать карьеры, или просто наслаждаться жизнью, или просто бродить по миру и смотреть по сторонам, по-евразийски. Будет совершенно иначе, нежели тем людям, которые находятся внутри этой черной машины относительного - черной машины времени. Но вечность дарована нам, русским людям, она нам дана, она нам предложена, она нам, по сути дела, даже навязана. И хотим мы или не хотим, мы должны её схватить. Схватить её невозможно, оседлать её невозможно, сделать её инструментальной невозможно, но нет ничего проще, чем осуществить это для нас.

Вот три главных философских принципа евразийской мысли, которые воплощаются в еще четыре дополнительных пункта. Но эти три главные, - можно было бы сказать только о них, попрощаться, встать и уехать. Суть евразийства была бы вам ясна.

Все эти три главных принципа евразийства воплощаются в 4-й принцип, в Россию. Россия является Абсолютной Родиной, Россия является тем вместилищем евразийского откровения, евразийского духа, евразийской жизни, евразийской плоти, о которой мы говорим. Россия сама по себе есть русский народ. Это есть пространство, это наша территория. И Россия – это вечность.

Почему Россия – народ? Мы говорили об этом. Россия – пространство, потому что это государство – территория. Почему Россия вечность? Например, потому, что само понятие Россия может быть нами осмысленно только тогда, когда мы выйдем за пределы времени. Кстати, сегодня России нет, ее и никогда и не будет в настоящем. Она всегда как конструкция, как идея, как концепция, как некая реальность, всегда принадлежит не настоящему, но она всегда есть, была и будет в некоем развоплощенном и одновременно воплощенном качестве.

Россия была, есть и будет помимо нас. Опыт России – это опыт столкновения с реальностью, которая может быть, и есть, когда нас нет. Поэтому, когда мы говорим «Россия», когда мы говорим о нашей истории, о нашем будущем, когда мы говорим даже о нашем настоящем, мы невольно оперируем с вечной категорией, которая стоит по ту сторону нашего индивидуального опыта. И задача евразийства – это сделать опыт контакта с внеиндивидуальной, надындивидуальной реальностью – индивидуальным опытом. Парадокс: вместить вечность во время, схватить абсолютное и сделать его достоянием собственного сердца. Это главная задача русского евразийства.

Россия является Абсолютной Родиной, Россия – это доктрина. Россия – это орден, Россия – это мистика, Россия – это культ. И такое отношение, священное отношение к России. Россия – священное понятие. Несвященной России не существует. Когда мы говорим Россия, мы говорим «Священное». Все остальное мы говорим – другие слова надо выбирать. Франция, например, вот несвященное понятие, а Россия – священное.

Теперь принцип «Европа и Азия на карте бытия». Философию евразийства более узко, где два понятия «Европа» и «Азия» соединены в одном принципе, хорошо рассматривать на примере иранской философии, так называемой школы Ишра, восточного познания философа Сохраварди. Он описал некую карту в своих произведениях, карту географии бытия. Представьте себе, когда речь идет не о географии физической, а о географии метафизической, географии реального бытия. В этом реальном бытии есть Восток, и есть Запад, есть своя онтологическая Азия и своя онтологическая Европа. Сохраварди описывает смыслы этих понятий.

Что такое онтологическая Азия, и Азия Бытия? Азия – это восток, это место, где восходит солнце и это исток, это соприкосновение с абсолютной вечностью, это, по сути дела, то место, восток, где находятся истоки наших интуиций. Отсюда в евразийстве понятие Азия - это понятие именно бытийное. Это Азия бытия, это дом, где восходит солнце существования, солнце реальности. Это солнце изначальной, свеженькой реальности, солнце омытое, только что появившееся на восточном небосклоне. Это солнце – это одно из важнейших, фундаментальных, энергетических источников солярного евразийского мировоззрения. Это азиатская часть евразийства.

А что такое на онтологической карте мира Запад? Сохраварди называет эту страну страной колодцев изгнания, это истощение лучей, это энтропия, это потеря внутреннего бытия и внутреннего содержания. Это миры истощения, миры упадка. Задача по Сохраварди заключается в том, что человек, любой человек, где бы он ни жил, осознал, что он находится в духовном Западе. Он в своем обычном состоянии находится в темнице собственных возможностей, находится в полном неведении относительно возможностей его души, взыскующей возврата и пробуждения, он должен из этой темницы Запада двигаться к Востоку. Самая главная задача по Сохраварди – это путешествие в страну Востока из страны Запада. То есть покидание пещер изгнания, западных темниц, колодцев изгнания и возврат к востоку.

Совмещая метафизическую карту бытия с картой географической реальности, мы видим, что между Европой, где цивилизация, которая, безусловно, заходит в онтологические тупики, онтологические норы, и Азией, в которой сохраняется традиционный уклад, лежит Россия. Россия, которая одной своей стороной уходит в Запад, другой, огромной, широчайшей своей мощной частью встроена в Восток и является гигантским пластом Азии, неотъемлемой частью. В России поэтому и происходит чудесное превращение старого в новое, новое рождение, это и есть маршрут духовного возврата. Духовного, но одновременно и физического, и исторического, и политического, и культурного, и интеллектуального, и психологического, и эстетического. Вот что такое евразийство.

Это не просто баланс какого-то Запада с каким-то Востоком, это не просто их диалог, как иногда мы говорим, во внешний мир, это не просто уравновешивание этих вещей. Суть евразийства в том, что это путь с Запада на Восток. Это путь, который осуществляется в России. С Запада на Восток, и никак не наоборот. Запад – это предел, мы можем его понять, но, понимая Запад, мы понимаем структуру онтологического дна. Мы понимаем, как оно там, у последней черты мира, во тьме кромешной, на границе существования. Согласно Сохраварди, не познав этого опыта предельного истощения, мы не можем набрать энергию для возврата, поэтому это знание о Европе, луноглазой богине, похищенной Зевсом, и отвезенной черт знает куда на Запад, это очень важное знание, но это знание негативное.

Это знание, если угодно – демонология. Ведь демонологией, именами демонов занимались не только сатанисты, а в большинстве ими занимались аббаты, совершенно приличные католические богословы. Они выписывали имена демонов, они с ними знакомились, но конечно не для того, чтобы поддаться им, а для того, чтобы иметь представление о географии и картах, о пейзажах, о границы, которая находится там на самом дальнем рубеже. Поэтому Европа – это абсолютно отрицательная категория, которую можно знать и любить так же, как любят, например заблудшие души в аду.

В русских духовных песнях часто упоминается о схождении Богородицы в ад, где он спасает людей, оказавшихся там. Вроде совсем их не за что спасать, но сила ее любви выше, чем логика наказания, логика суда. Она прощает их. Вот и мы можем любить Европу только так, как больных, как прокаженных, как мерзавцев, как преступников, как мразь. Мы можем любить, но это особая евразийская любовь. Мы призваны перевести Запад в Восток. Поэтому мы - армия Востока, мы - армия рассветного познания, которая ведет свою битву за то, чтобы Восток полностью интегрировал себя в Запад, для того, чтобы Запада не было, а был бы один сплошной, абсолютный Восток. И только Россия способна это сделать, поскольку Россия причастна к обоим этим категориям.

У того же Сохраварди есть очень интересное место о том, что существует некая священная гора Каф, где происходит возврат от колодцев Западного изгнания в страну Востока, и там стоит ангел, как его называют еще, «Пурпурный архангел», одно крыло у него темное, а другое - белое. Реальность Пурпурного архангела – это реальность перехода от западного изгнания к восточному рассвету, к вечному рассвету Великой Священной Азии - и является тайным ангелом, тайной сущностью России, ее исторической, духовной миссией, распространяющейся на всё - на политику, культуру, социологию, нашу историю.

Можно сказать следующее: Евразийское учение – это в первую очередь духовное учение, евразийство – это в каком-то смысле пророческая школа. Это точка слияния рек мысли. Это одновременно абсолютно самодостаточная доктрина, которая дает людям всё: смысл жизни, энергию созидания и верную ориентацию любви. Евразийство – это мысль с помощью сердца, это глубины сердечного мышления.

Евразийство – это некое приглашение к пророческому опыту. Между нами, евразийцами, и библейскими пророками можно провести известную параллель. Они, во-первых, укрепляли индентичность собственного народа. Они говорили «Проснись Израиль, проснись народ. Ты совсем опустился, ты совершенно освинел, так нельзя. Сколько можно предаваться тому, чем ты занимаешься. Вернись к своей собственной сущности». Мы евразийцы, не то ли говорим? Мы говорим: «Народ, русский человек, наши евразийские народы, что вы делаете? В каких свиней вы превратились». Мы делаем то, что делали пророки: мы возвращаем наши народы к нашей собственной идентичности.

Чем занимались еще пророки? Они бичевали недостатки существующей системы, они говорили о них, и за это их часто очень не любили. Нас не любят, потому что когда мы видим, что что-то плохо, мы говорим, что это плохо, когда мы видим, что что-то хорошо, мы говорим, что это хорошо. Но большинству людей это не нравится. Они хотят, чтобы мы либо молчали, либо говорили только хорошо, как о мертвых. Мы же говорим обо всем абсолютно правильно, абсолютно жестко, и когда есть вещи, которые мы ненавидим, которые отвратительны нашему духу, которые идут против нас, мы высказываем жесткие вещи, поэтому мы можем испытывать гонения. Для того чтобы утверждать истину, надо всегда быть готовым испытывать гонения. Но не всегда - иногда пророков кормили, принимали, восхищались, носили на руках, иногда мочили.

Но и то, и другое заложено в пророческом существовании, поэтому, если мы сознательные евразийцы, мы должны спокойно это сносить. Это не значит, что мы должны добиваться только того, чтобы в нас плевали, из рогатки стреляли, сажали, не выпускали - нет. Может быть и то, где-то нас будут кормить, где-то нас будут чествовать, носить на руках, где-то в нас будут плевать. Но так же, как судьба пророков, евразийцы должны нести свою истину, утверждать свою волю.

Что делают пророки? Они проводят также связь причины и следствия. «Опомнись, Маат, опомнись, Сир, ты отошел от почитания истинного Бога, и поэтому покарал тебя Господь, разрушил стены твои, города твои. Где царство Вавилонское, которое стояло мощно? Нет царства Вавилонского. Почему? Потому, что отказались они от единого Бога». Что это на нашем языке? Это аналитика. Люди анализируют причины определенных явлений и показывают, что приводит к последствиям. Вот это и есть элемент евразийского анализа, в нашем духовном учении существует, в нашей школе евразийских пророчеств существует представление об аналитике.

Язык пророков был очень своеобразен, он был поэтический, он был метафорический, - также и евразийство ищет термины своего языка скорее в поэзии, или в возвышенной философии, нежели в быту. Но эти метафоры настолько четкие, эти притчи настолько понятны, что они, может быть, яснее, чем самое логичное рациональное объяснение.

Чем занимаются еще пророки? Они говорят о будущем. Они говорят: «И вижу я, как падет великая гора». Это прогнозы. Мы, евразийцы, делаем прогнозы на будущее точно так же в стиле евразийских пророчеств. Мы говорим: «Скоро потрясутся основания России, и нечисть придет. Саранча с Запада полетит на Россию. И снизу изнутри поднимутся темные гады, скованные долгое время мощью Советского Союза, мощью Российской государственности. Они поднимутся, потому что придут сроки выхода этой мрази из всех щелей. Она и сейчас-то не очень чиста, наша Родина, но тут будет плохо». Это фактически классический ход пророчеств.

Евразийское духовное учение пророческое по своей сути. При этом оно предельно современное, потому что те вещи, о которых я говорил, названы немножко другими именами, другими терминами. А они являются классическими определениями тех сфер занятий, которыми занимается интеллектуальная элита. Это религия, политика, аналитика, прогнозы, пророчества, метафизика, философия, повествование о конкретных вещах, конкретного человека в конкретной точке земли. Все это в русском народном духе и излагается.

 

Александр Дугин