Что же такое «власть»?

В свое время перед самым концом социализма остро встал вопрос: «А что это такое? Что мы тут строили, за что мучились?»  Вопросами о демократии тоже стали задаваться тогда, когда она словно первая любовь растаяла в ностальгической дымке минувшего. Теперь на фоне крушения диктаторов, как бы воплощавших  самый мужественный и свирепый аспект власти  настает момент поговорить и о ней… (Видимо это вообще специфика человеческого вопрошания: разбираться с предметом после того, как и говорить, оказывается, не о чем.)

Для начала уточним словоупотребление. В славянских языках «власть, влада» связана с принципом   собственности, в то время как в большинстве других ключевых языков мира та же идея передается понятием, выражающим «мощь, способность что-то свершить» - power, puissance в европейских языках, qadar по-арабски и во всех языках исламского мира. На первый взгляд это совершенно разные концепции. «Власть» предполагает отношение к территории, в центре которой находится владетель, «господарь». Это, прежде всего, привязка к почве, статика. Понятие же, связанное с мощью, выражает способность создавать, менять и использовать предметный мир. Поэтому категория власти в западноевропейских и ближневосточных языках в гораздо большей мере связана со временем, с историей.

Власть предполагает тех, кто властвует и тех, над кем властвуют. Классическая социальная антропология по Гегелю: господин и раб. Чтобы понять взаимоотношение этих полюсов, нужно ввести сюда третий элемент – «юдоль земную». «Господин» - это тот, кто имеет стратегию борьбы с юдолью, под которой мы понимаем общий комплекс условий существования, включающий и судьбу, и смысл жизни,  и материальные ресурсы. Господин может взаимодействовать с миром, в который он вброшен, как смертный индивидуум. Раб – не может.

Что значит иметь стратегию в данном случае? Обычный человек естественным образом воспроизводит   себе подобных,  исходя из естественных импульсов,  и – самое большее – под давлением непосредственной жизненной ситуации. Крестьянин обзаводится многочисленным потомством, чтобы иметь опору в своей экономической борьбе за выживание. Он не думает, что  будет каким-то образом жить в своих внуках и правнуках – его это не интересует.

Господин  придает своему естественному воспроизводству проектный династический характер. Его потомство – это «Дом» с неким именем, существующий сквозь время. Его внуки и правнуки – это бароны или князья, которые будут оставаться подобно ему хозяевами времени и так будет всегда. Территория для этих господ есть не просто среда обитания, а площадка, где разыгрывается исторический сюжет, в котором они – главные действующие лица.

В данном случае речь идет о простейшей форме стратегии, которая не предполагает иной Идеи, кроме избытка личного бытия.

Избыток личного бытия делает человека господином, дефицит такового оставляет его в зависимости от обстоятельств «юдоли», превращает этого человека в раба. (Речь тут даже не идет о пресловутой пассионарности: личное бытие – это некая жизненная энергетика, которая приподнимает ее носителя над перипетиями судьбы. Драматический герой всегда «больше чем жизнь», и каким-то образом мы не верим, что его приключения завершатся банальным поражением и гибелью. Они и не завершаются!)

Легитимность господства

Проблема избыточного личного бытия или, если угодно, сверхчеловеческой экзистенции заключается в том, что сама по себе она не имеет смысла. В любой группе людей, особенно оказавшихся в тяжелом положении, выделяется лидер. Личная харизма и психическая сила подчиняет тех, кто слабее. Но никакой избыток витальности сам по себе не конвертируется в легитимность. А без нее господин – не господин, а просто пахан, предводитель пиратской или разбойничьей ватаги.

Чтобы быть «законным», наш барон должен получить лицензию от архетипического господина – от монарха, а уж тот, в свою очередь, имеет ее от «церкви». В данном случае мы выходим за рамки конфессиональной определенности: «церковь»  - это авгуры, коллегия митраистских жрецов, друиды или брахманы, любая сакральная организация, которая обладает эффективной связью с внечеловеческой реальностью.

И вот здесь то открывается важнейшее определение того, чем является власть. Она представляет собой проекцию Бытия как целого в человеческое измерение, человеческую персонализацию глобального бытия.

Сакральная структура («церковь»)  выводит на человеческий уровень. Макрокосм – Великое существо, которое включает в себя все возможные состояния онтологии.

«Церковь» можно уподобить отверстию в куполе храма, через которое проникает луч, образующий солнечный блик в центре: задача состоит в том, чтобы поставить на место этого светового пятна того, кто должен стать архетипическим господином, носителем лицензии на власть для всех обладателей этой особой витальности.

Традиционная легитимность власти есть прежде всего эффективная соотнесенность человеческого плана с бытием в самом метафизическом смысле слова. Еще точнее, феномен власти возникает, когда избыток личного бытия становится непосредственной опорой проявления Макрокосма таким образом, что архетипический господин превращается в живую «икону» Великого существа.

Языческий человекобог: кесари и фараоны

Повторим еще раз: господин и раб – не два полюса, замкнутых друг на друга в квазифрейдистской связи унижения и доминации, как считают и считали многие западные мыслители. И тот и другой по-разному соотносятся с третьим началом, которое им противостоит: средой, бросающей вызов («средой» мы заменяем более верное слово «юдоль», чтобы подчеркнуть материальный аспект судьбы). Власть отрицает судьбу, отрицает юдоль, трансформируя это в историю. Универсальное бытие, через господина, обладающего именем, делает прошлое и будущее  двумя аспектами неба, которые сходятся вместе в настоящем, играющем роль «земли».

Становится очевидным, в чем тайна слова «мочь», выражающая сокровенную суть власти: способность «вязать и разрешать», что соответствует  канону герметической науки solve et coagula, разряжать и сгущать. Властвующий через себя сгущает отсутствующее прошлое – светлый известный аспект «неба», превращает его в землю своего непосредственного политического бытия с тем, чтобы реализовать проект сгущения, проявления темной стороны «неба», пока еще отсутствующего будущего, которое озаряется светом его исторической воли, его проекта. Подлинная власть – именно это.

Властитель должен быть «излечен» от своей индивидуальной человеческой природы, он сверхперсонален постольку, поскольку его эктраординарная жизненная энергия поддерживает проявление универсального бытия в нашем мире. Но что такое универсальное бытие с точки зрения нормального язычника, римлянина, древнего египтянина, да хоть бы и нынешнего Далай-Ламы? Это, коротко говоря, Бог в своей абсолютной самоочевидности. Поэтому соединение универсального с личным дает эффект присутствия человекобога, реального сверхчеловека, ступившего за грань различения между жизнью и смертью, временем и вечностью.

Это позволяет понять драму августизма – солнцеподобия обожествлявшихся кесарей древнего Рима, которые претендовали на то, чтобы воплощать реальный макрокосмический архетип для всех народов, не взирая на их племенные варварские интерпретации бытия. «Поклоняйтесь Залмоксису, Ваалу, Ахура-Мазде, но будьте любезны совершать в ваших варварских храмах ритуальные жертвоприношения римскому императору непосредственному представителю чистого бытия в его огненной славе!» (Естественно, иудеи отказались: уникальная пророческая традиция не отождествляет истинного Бога с  бытием.)

История есть преодоленная судьба для монарха; императивом для него является сохранение династии или, по крайней мере,  цивилизационной системы, внутри которой он – человекобог, потому что только это гарантирует сверхличное сверхфизическое присутствие на земле и после телесной смерти. Насколько это важно, демонстрируется наличием египетских мумий в европейских музеях: их, ждавших воссоединения с бытием в конце цикла, вытащили профаны из их пирамидальных гробниц, потому что кончилась система, воспроизводившая политическую концепцию фараона.

По той же самой причине в нынешней России не утихает конфликт вокруг присутствия тела Ленина в Мавзолее. Да и современная Франция остается самой собой лишь до тех пор, пока не потревожена усыпальница Наполеона!

Народ и почва

Согласно кораническому повествованию, фараон обращается к своему народу: «Я ваш верховный господь!» Фараонам и кесарям необходим народ, потому что это непросветленные хаотические отражения человеческого архетипа – микрокосма – внизу, в «зеркале» нашего мира. Они представляют для монарха объект воздействия, в каком-то смысле объект искупительной акции, идущей сверху. Простой человек обретает «спасителя» в человекобоге, который для него и ему подобных, безвестной пыли на ветру времени, объединил свое личное бытие с бытием вселенским.

Народ есть всегда настоящее, он находится в безвременье постоянного здесь-присутствия. Народ занят обыденной жизнью, лишь время от времени возводя очи горе, туда, где сияет ослепительное солнце власти.

Поскольку монарх является спасителем народа и в определенном смысле его искупительной персонификацией, народ также приобретает характер если не прямой божественности, то, по крайней мере, «богоносности» - по соучастию. В этом смысле у народа есть некий потенциал приобщения к онтологической вертикали. Он становится инверсией «Бога» в нижнем полюсе бытия. Если необходимо, народ можно использовать для различного рода ритуалов политического священнодействия: собор, ринг, ареопаг, экклесия… Жречество, применяя определенные процедуры, извлекает из народа коллективное бессознательное, своего рода сгустившийся и кристаллизовавшийся осадок «неба» - и трансформируют его в декларацию политической воли, обычно сводящийся к призванию такого-то на царство.

Понятно, что народом могут быть далеко не все присутствующие в данной среде проживания. Рабы, вольноотпущенники, иностранцы в «народ» не входят, потому что лишены контакта с архетипом.

Очевидно, что именно здесь, в концепции сакральной почвы, и вызревает зерно ритуальной демократии. Именно ритуальной, не имеющей никакого отношения к тому, что в первых поселениях протестантов в Новом Свете или в Запорожской Сечи было прямым народовластием.  Ритуальная демократия никогда не освобождается вполне – даже в самом либеральном и постмодернистском пространстве – от сакральной связи с «большой» онтологией. Сохранение такой связи в условиях парламентов, партий и прочих эрзац-ритуалов является главным назначением так называемого «либерального» масонства.

От этого принципиально отличается позиция азиатской противопоставленности одного всем, когда с точки зрения царя нет никакой разницы между приближенным к нему сатрапом и бесконечно удаленным феллахом: все одинаково рабы!  Эта ситуация присутствовала в России не только в допетровские времена, когда именитые бояре были царскими холопами; в  эпоху послепетровской модернизации статус дворянина был по европейским меркам ужасающим. Дворян освободили от телесных наказаний только к середине девятнадцатого века!

Процедура против ритуала

Раб, конечно, не имеет отношения к политическому процессу. Другое дело – вольноотпущенник. Это категория людей весьма полезна: будучи социальными париями, лишенными корней, принадлежа не к народу, а к населению, они представляют собой прекрасный расходный материал текущей политики, инструмент, годящийся для не совсем благовидных дел, да и попросту тот круг людей, которые могут отсечь назойливых от доступа к телу. Образованный вольноотпущенник – готовый аппаратчик: секретарь, помощник, словом, функционер. Именно вольноотпущенники развивают первоначальную процедуру, пародируя ритуал. Из вольноотпущенников рождается бюрократия, которая в нынешнем постиндустриальном обществе трансформируется в грозную силу. Главным оружием бюрократии и сегодня является процедура. В современном обществе между «законностью» и процедурой размыты границы. Тем более, что сам закон становится чем-то «творчески» разрабатываемым, собственно говоря, теми же вольноотпущенниками: референтами, адвокатами, членами комиссий, которые «готовят вопрос» для голосующих членов парламента.

Процедура оказывается третьим источником легитимности после двух других, разобранных нами, которые мы назвали бы «санкцией неба» в случае монарха и санкцией почвы в случае народа-богоносца. Процедура представляет собой чисто профанический феномен, который можно было бы назвать санкцией бывшего раба, берущего реванш за свое онтологическое ничтожество.

Напрасно думать, что первые две санкции – сакральные элементы политики – представляют собой архаику, имеющую значение для интеллектуалов, занимающихся отвлеченной исторической мудростью; все это в полной мере, хотя и скрыто от обывателя, присутствует и сегодня в ткани общества, поскольку метафизика власти остается той же, что и тысячи лет назад.  Она принципиально не может измениться, потому что человек и социум представляют собой часть универсума, находящегося вне «прогресса» и тому подобных глупостей.

Другое дело, что процедура и ее оператор вольноотпущенник (иначе говоря, организованный люмпен, ставший бюрократом) стали сегодня фасадом политической организации мира, за которым  не разглядеть подлинных пружин и шестеренок механизма истории. Роль бюрократии в наши дни очень велика, но… служебна, ибо вольноотпущенник не способен действовать в автономном режиме. У бюрократии всегда есть хозяин.

Всякая власть… от кого?

С того момента, как Авраам разбил идолы, которые изготавливал его отец, и ушел из Ура Халдейского вниз к холмам будущей Святой земли – легитимности традиционного общества был брошен вызов. Этот вызов обладал такой силой, что переформатировал всю историю, и борьба с этим вызовом превратилась в основное содержание деятельности власть имущих. Сущность этого вызова проста и одновременно бездонна: отказ поклоняться бытию как Богу. Пророки, вышедшие из лона авраамова несли человечеству совершенно иное послание. Истинный Бог связан  с уникальным чудом сознания, а оно, вопреки метафизике Платона, даосов, индуистов и Маркса-Энгельса вовсе не является эпифеноменом самодовлеющего бытия. Сознание есть нечто безусловно иное, чем бытие. И поэтому Бог трансцендентен всему сущему.

А стало быть, правители, которые воплощают универсальный архетип Великого существа на сцене нашего мира, являются непосредственными представителями главного оппонента Бога пророков: представителями сатаны. Сущность авраамического послания уже более 4000 лет потрясает мир: правители – это преступники, они опутали мир интригой во имя своего господства и называют это своим проектом, Историей. Однако, в действительности их проект - это заговор против Бога Истинного и Живого и против тех, кго Его узрел.

Так что, пророки проповедуют анархию? В авраамической доктрине отсутствует концепция закона? Это проповедь безвластия и хаоса? Правителям всегда хотелось так думать, и именно с этой аргументацией лукавые члены Синедриона приступали к испуганному Пилату, шантажируя его его же собственным кесарем. Но Иисус как новый Адам и глашатай Бога Живого дал ответ о том, что есть настоящая легитимность для тех, кто не признает мировой порядок, основанный на фундаментальной лжи: «Где двое или трое во имя Мое, там и церковь Моя». По-арамейски то, что сейчас переводится как «церковь», значило «община», т.е. единственное законодательное собрание, которое в качестве такового признано Духом  истины.

Вот и все насчет демократии…