Для построения поистине суверенного государства, необходимо не только добиться суверенитета внешнего – грубо говоря, способности самим вести свой дискурс, но и добиться суверенитета полного, что возможно только отказавшись от чуждой народу языковой парадигмы и вернувшись к своей исконной парадигме.

Действительность, как постулирует философия структурализма, выкована нашим языком. Обратимся же к этой самой действительности и проанализируем, какая языковая парадигма преобладает в данный момент в языке политического. Здесь ситуация характеризуется отсутствием единого политического языка. Этой сфере характерно сосуществование инерциально-советской и заимствованной атлантисткой языковых парадигм. Причем атлантисткая языковая парадигма проявила определенные тенденции к структурированию реальности по собственным законам, то есть и к изменению языка (в обычном смысле). Примером такой тенденции может служить появлении в девяностые годы в разговорной речи словечек «типа», «как бы», «конкретно» - выполняющих функцию определенного и неопределенного артиклей. Заметим, русскому языку, как и большинству славянских языков, артикль вообще не свойственен. Налицо угроза суверенитету России, попытка поставить ее под контроль атлантистких сил путем навязывания чуждой языковой парадигмы.

Что же тогда представляет собой такое явление как вандализм? И вообще причем он тут? Слово вандализм всегда употребляется в негативном смысле. Обычно вандалами называют разрушителей памятников культур, надгробий и.т.п. Как правило, агрессия вандалов внешне ничем не мотивирована, это, по сути, с позиции представителей атлантисткой языковой парадигмы и шире - языка современности - агрессия чистая. Вандализм, это стихия чистого разрушения, отрицания действительности, причем агрессия идущая из народных масс, из глубин политического бессознательного. Таким образом, главный противник вандализма - окружающая действительность, но раз действительность, то, прежде всего язык создавший ее. Глубинное несоответствие евразийского политического бессознательного народа навязываемому, в том числе и через СМИ, атлантисткому языковому коду порождает конфликт, который и выражается в немотивированной агрессии. Этим объясняется бессловесность вандализма как стиля, он не может использовать адекватный с позиции современного общества язык для выражения протеста, так как протест направлен именно против этого языка. Вандализм такого рода – вандализм стихийный, бессознательный и нигилистический, так как не несет за собой нового утверждения.

Для перехода от нигилистического вандализма к вандализму позитивному необходимо превратить его из бессознательного движения против одной парадигмы в инструмент утверждения парадигмы другой, в нашем случае евразийской. Это станет возможным только в том случае, если вандализм превратится в орудие евразийской комиссарской диктатуры. Тогда и станет возможной смена отрицания утверждением.

Вообще если рассмотреть это явление в исторической ретроспективе, то мы увидим что, для смены языковых парадигм комиссарские диктатуры прибегали всегда к помощи именного этой агрессии идущей из недр политического бессознательного народа.

Примерами могут быть Великая Октябрьская Революция, в Великая Французская Революция, где оно воплотилось в движении санклютов, а в Великой Культурной революции товарища Мао – в движении хунвейбинов и цзаофаней.

Наконец, падение Западной Римской империи, уничтожение обветшавшей системы происходило одновременно с уничтожением его языковой парадигмы. И кто уничтожал – силы хаоса, народы, канувшие в Лету, словно это уничтожение и было их единственной миссией, ради которой им суждено было возникнуть: гунны, готы, вандалы. Но это уничтожение языковой парадигмы, а точнее ее деконструкция, то есть уничтожение как целого явления, с последующим наделением остаточных элементов совершенно новыми смыслами, предвосхитило создание языка европейского средневековья. Как в свое время вслед за вандалами пришли франки, так и вслед за новыми вандалами должны неизбежно прийти новые франки, чтобы создать новую реальность на руинах старой.

Подобные движения - инструменты по расчистке языкового поля, причем их можно использовать, как показал опыт последних двух столетий, в рамках комиссарской диктатуры. Примерами такого использования могут служить уже упоминавшиеся Великая Французская Революция, Великая Октябрьская революция, Великая Культурная Революция в Китае. Важно понимать, что вандалы выполняют только одну функцию, функцию деконструкции языковых парадигм и уничтожения их носителей. Комиссарская диктатура как явление может, конечно, в ряде случаев обходится без помощи этого инструмента, но при смене языковых парадигм ей приходится обращаться к нему, как к единственному средству, позволяющему осуществить эту смену.

Важно различать позицию вандала, позицию негативную, позицию человека, чьей целью является только разрушение, уничтожение, не требующее в значительной степени ни волевых, ни интеллектуальных качеств и позитивную позицию «франка», позицию творца новой языковой парадигмы. Оба типа можно рассматривать как опричные типы в системе комиссарской диктатуры. Но «франк» собственно говоря, способен и на разрушение и на созидание. Это тип создающий новую языковую парадигму, конструирующий новую реальность. Это представитель интеллектуального ядра контрэлиты. Это как раз тот самый тип, что в условиях комиссарской диктатуры вызывает к действию массы вандалов и осуществляет руководство деконструкцией языка. Вандалы – лишь инструмент в руках «франка», но без этой осуществляющей громадную работу массы, этого проявления политического бессознательного он бессилен.

Само утверждение новой парадигмы, как правило, происходит вслед за уничтожением парадигмы старой и, прежде всего носителей отвергаемого политического языка, нетерпимость и жестокость великих революций, заключается как раз в этом, в уничтожении носителей враждебного политического языка, прежде всего политической элиты, поскольку любая великая революция – прежде всего смена языковых парадигм. Классический пример смены языковых парадигм – смена русской парадигмы Средневековья парадигмой русского Нового Времени, начавшаяся как раз с изменений в сфере слова, с «книжной справы», а закончившаяся массовыми гонениями на носителей этой парадигмы – старообрядцев. Этому тоже есть свое объяснение. Для политической элиты, прежде всего, характерно умение ориентироватся внутри господствующего политического языка, умение работать с дискурсом, понимание его грамматики и правил. Но при переходе к новой языковой парадигме это преимущество элиты исчезает, и она перестает быть элитой таковой. Такое положение для нее неприемлемо, поэтому эта элита всегда будет противиться смене языковых парадигм, станет тормозом на этом пути. Более того, пока существует этот слой, всегда есть хотя бы гипотетическая возможность обратной смены парадигм.Поэтому в ходе смены парадигм большая часть ее подлежит уничтожению.

Возникает вопрос, кто будет проводить эту революцию сверху, если в основном элита в этом не заинтересована? Отвечаю, та небольшая часть самой элиты, которая способна понимать не одну языковую парадигму, а несколько, то есть понимать язык как явление, то есть идеологический класс. Препятствием для нормального свободного развития страны, в котором мы надеемся, заинтересован и этот идеологический класс является именно старая свинская языковая парадигма ельцинской эпохи и ее беспринципные носители на всем постоветском пространстве.
 

Александр Бовдунов