Слово, которое хочется произносить. Слово загадка. Слово контраст. В его звучании есть что то от райского изобилия. Как, где-то в Коране ”молочные реки с кисельными берегами”. И в тоже время, оно словно выстрел, очередь выпущенная в степи, с долгим свистом потом.
Внешняя прелесть этого азиатского слова диссонирует с тем, что под ним скрыто. В этом его убивающая эстетика. Соленый и сладкий. Пограничная ситуация. Между жизнью и смертью. Территория превращения. Инициация. Узкие врата. Через смерть к жизни. К иной жизни. Волшебное пространство. Тигль. Вино. Вино крови.
Это прекрасное восточное слово, одно из тех, что подчеркивают, для уха европейца, англо сакса необъяснимый, алогичный, иррациональный, ужасающий смысл. Подобное они могли вынести из Вьетнама и Камбоджи. Кто-то застрелился, кто-то укололся, кто-то поседел, кто-то поверил в бога, кто-то сошел с ума. Забыть не смог никто. До смерти, до старости, никто. Это слово о русских. Не понятно почему, и непонятно зачем, все еще, убивающих и умирающих русских.
Немцы всегда красиво называли свои книги. “ Погубленная пехота”. Книга германского офицера об этих событиях.
Мы невероятная, страшная, непобедимая, особая раса. В отличие от всех остальных, мы способны на две крайности. На общую, слаженную, тотальную мобилизацию. В такой же степени мы способны на войну перманентную. Войну децентрализованную. Германия, только на регулярное сопротивление. Чечня и Афган, только на партизанщину. Мы, и на то, и на другое. Поэтому мы самые великие и ужасные. Как государственники, так и анти государственники. Поэтому был 1612, 1812, 1918, 1945.
Мы были преданы, теми, кто отвечал за централизацию и мобилизацию. У нас есть последний козырь. История говорит что его нельзя побить. Да, раскачать березу русского перманентизма. Вечного кампфа дикого поля. Эта бездна пожрет все, что бы вы в нее не бросили. И будет жрать, вас и ваше, до тех пор, пока не родит наш кремль. Черный кремль дикого поля. Черно красный кремль русского социализма.
Спустились в подземелье. Я ловил, запоминал, все что говорила экскурсовод.1942 год. Германское наступление. Советские войска покидают Керчь.Командующий, не получив приказа, разрешения на отход, уводит свои части в катакомбы. Малые и большие катакомбы. Протяженность одних 15 километров, других 9. Под землю уходит до 15 ти тысяч человек. Я все правильно написал,- до пятнадцати тысяч. Много мирного населения. Есть женщины и дети.
Под землей создается глубоко эшелонированная оборона. Рвы с колючей проволокой, бутылками и банками. Что бы никто не прошел тихо. Создается прокуратура и трибунал. Сан часть. Загоняются два трактора. Для выработки электричества. Кухня. Выдаются пайки. Создается своя система награждений и наказаний. Передатчик. На входах в катакомбы постоянные бои. Постоянные предложения о сдаче. Была надежда на освобождение Керчи. Пал Севастополь. Надежды нет. На входах постоянные бои. Предложения о сдаче… Своего источника воды не было. Поэтому, время от времени происходят кровавые вылазки. К соленому и сладкому колодцам. Иногда, вышедшие из подземелья, с огромными потерями, берут под контроль весь поселок. Набирают воды и отходят обратно. Во время одной из таких вылазок ситуация стала настолько критической, что противнику пришлось использовать тяжелую артиллерию. Я все написал правильно. Фронт, черт знает где и приближается к Сталинграду, а здесь, в Керчи используют тяжелую артиллерию. Используют газ. У обороняющихся огромные потери. Тысячи там под землей похоронены в братских могилах. Научились бороться с газом. В тупиковых местах построили герметичные камеры, заложенные камнем и завешанные брезентом. Началось минирование катакомб сверху. Сформировали команду солдат, слухачей. Слушали где идет минирование. Немцы пошли на хитрость. Стали сверлить во многих местах сразу, создавая сплошной шум. Предупредить подрывы уже не удавалось. Колодцы были забросаны мертвыми русскими. Возможно, некоторые были живы, так как были опутаны колючей проволокой. Вырыли свой. Под землей. Завалы от взрывов, в катакомбах расчищаются до сих пор. Постоянно новые находки.
- Вон там, показывает экскурсовод, нашли захоронение детей и женщины. Одному три года, второму год. До сих пор там под землей находят детские игрушки. Игрушки тех детей. - Там, показывает женщина, нашли останки трех солдат. Один в сапогах, двое нет. По носилкам и хирургическим щипцам стало ясно, под подрыв попала операционная. Воды не хватает. Из сырого камня высасывают трубками. Сплевывают в кружки. На сан части выдают по несколько ложек в день. Там, при подрыве, глыбами камня был завален офицер. Дотянулся до кобуры. Застрелился.
Перебрасываются спец части СС. Поврежден передатчик. Может только принимать сигналы. Кровавые вылазки. Что бы пробиться в городское подполье. Все фатальны. Так полгода. С мая 42го по октябрь. Я все правильно написал. Полгода.
В октябре 42го, СС с прожекторами и овчарками прочесывают катакомбы. Последний бой. У немцев двадцать раненых. Есть трупы. Последние выстрелы в подземелье.
Некая эссенция поднималась, властно и неотвратимо, равномерно и поступательно заполняя мое существо. Непоколебимо. Если это перевести в цвет, она была красная, темно красная. Слегка волнистая поверхность отливала мрамором. Свечение било из глубины. Поэтому было рассеянным и темно красным. По сравнению с этим, тусклым, непоколебимо усиливающимся свечением, свет яркий, вспыхивающий внезапно, свет лучевой, прожектора, кажется хрупким, искусственным и произвольным. Это же наступало раз и навсегда. Как судьба. Что-то претендовавшее на то, что бы быть главным для меня, исчезло. Никакого трения, сопротивления, конфликта. Исчезло, как то, что казалось. Как то, чего и не было, и о чем вспоминают случайно гораздо позже.
То, что произошло, стало ясным для меня спустя несколько дней.На обычном городском кладбище чувствовал себя совершенно по иному. Там плиту какую то зацепил и она рухнула, там еще что то упало. Такого никогда не было. Здесь все не так. Мое делание. Мой храм. Здесь лежат мои. Здесь лежат герои. Мои.
Герои. От Геры, богини земли. Тот, кто уже под землей. Герой, изначально посмертное звание. Живой не мог быть героем. Восставший из земли мог. Живой нет.
На месте захоронения или гибели устраивалось действо. В них наряжались и их играли живые. Играя, твердо знали, что те восстанут и войдут в них. Бессмертные, в живых. Знали и те, кто просто смотрел. Хотя тогда ничего не было просто. Так рождалась трагедия.
Так, случайно, непроизвольно, как многое в пути левой руки, это произошло со мной.То что исчезло было индивидуумом, было - я. Некое поле приняло меня, включило меня в себя. Включило не спрашивая. В заговор мертвых.
Я стал реваншем братской могилы. Жаждой вылазки. Кровавой вылазки несмотря ни на что к тому самому колодцу. Аджимушкай наш позывной. Наш пароль. Мы сделаем эту вылазку. Кровавую и беспощадную. К сладкому колодцу. Возможно, им придется использовать тяжелую артиллерию. Но сделаем и дойдем. А после будут овчарки и прожекторы. Последние выстрелы в подземелье.
Карл Шмит говорил о пяти стихиях. Последний защитник земли, последний от Геры, будет практически один. Заговор мертвых. Заговор полой земли. Погубленная пехота. Аджимушкай наш позывной.
Царство Юнгера. Характер современной войны. Его тотальной мобилизации и гештальта, был здесь подан наиболее сжато, концентрированно и эстетично. Здесь не было деления на гражданских и военных, человека и его технику. Эти сырые камни, передатчик, трактор, ты, она, пулемет; все было убивающей противника средой. Живой, пульсирующей, ощетинившейся средой.
Перевернутая каска, в которую уже 65 лет капает из камня вода. Простреленный очередью передатчик. У меня мистическое восприятие истории. Совсем немного и я могу оказаться “там”. Слышу выкрики команд. Ругань. Звон стекла и железа. Слышу, как они проносятся сквозь меня. Семьдесят лет назад.
Мое сорокаминутное нахождение там, изменило даже музыкальное восприятие. Индикатор перемены в архитектуре моей романтичной, пафосной души. На плеере, для коллекции, была записана сверхжесткая, посвященная анархии и фашизму, музыка западных маргинальных групп. Она подчеркивала внеличностный, сметающий все, характер современной войны, современного сопротивления и подавления. Индивидуальный, личностный героизм, который подчеркивало искусство до сих пор, ею отметался. Не брался во внимание. Антиэстетика. Организованный хаос. Смесь конвейера и урагана. Это невозможно было слушать. Так вот, после посещения катакомб, эта музыка пошла, самым желанным образом.
“Почему же эти итальянцы, так часто выходящие победителями в поединках, проигрывают сражения”. Николо ошибался, видя в этом противоречие.. Именно потому и проигрывали в массе, что побеждали в поединках. Средиземноморская душа. Душа артиста, героя, эстета, мушкетера, кондотьера, гангстера, именно в силу этого оказалась неспособной к войне гештальта, где все сливается в слаженное, действующее одно. Россия, Германия, Япония смогли. Италия нет. Расы железа и огня.
ps: В контексте чего все это понимать, если не просто как мистический экскурс? Конечно в контексте актуальности НАТО в Украине. Хотя все гораздо шире, и как ясно, не ограничивается Украиной.
