Драйв и харизма в Якут-галерее Вести из Живого Журнала
Узнала об этом мероприятии я совершенно случайно – вышла каким-то поисковиком. И загорелась желанием пойти, потому что лекции Дугина вообще нежно люблю. Нельзя не отметить вообще факта, что Александр Гельевич как оратор значительно превосходит себя как писателя. И не только умением держать внимание зала, хотя и оно на высоком уровне: умелое дозирование иронии и серьезности (плюс незлоупотребление пафосом, который, даже если и присутствует, умеряется ироничностью - не по отношению к предмету, конечно, но по отношению к себе и слушателям), многочисленные и очень уместные отступления от темы (в этот раз нас агитировали не отмечать Новый год, и я отчего-то согласна), а также личное обаяние - то, что косноязычно именуется басурманскими словами типа "драйва" и "харизмы" :) Плюс Дугина еще и в следующем - он всегда сначала оговаривает свою методологию, на чем вообще он основывает свои выводы. Не то, что некоторые, у которых такая мешанина, что концов не отыщешь.
Мероприятие было обставлено с неприличным для середины двухтысячных годов сочетанием неформальской безбытности с концептуальностью. Начиная местом проведения - немыслимо круглой, как башня, бывшей не то котельной, не то газгольдерной на территории завода, притаившегося на каких-то задворках неподалеку от Курского вокзала. Долгое блуждание по закоулкам с безуспешными попытками проникнуть на территорию завода к вожделенному строению 16. Неприметная дверца в одном из вполне приличных и выходящих лицом на улицу зданий, где и оказалась вожделенная проходная. Бутылки пива, уютно позвякивавшие в пакете у одной из случайных попутчиц - девы с разноцветными афрокосичками. Крутые лестницы внутри башни-галереи. Огромный почти пустой зал: несколько рядов кресел в середине, где мне удалось даже сесть, проектор и экран, на котором непрерывно шли хроники правления И.В. Сталина (от соответствующей даты, к сожалению, было некуда деваться в течение всего вечера). И картины на стенах. Александр Беляев-Гинтовт действительно очень талантливый художник, сочетающий не сочетаемое: советско-"имперскую" мощность и брутальность (по мне так даже чересчур) с утонченностью техники, напоминающей гравюры XVIII века, осадистую и плотскую материальность - с метафизичностью. Очень, короче, традиционалистский художник.
Действо началось несколько позже заявленных 19.00, но не сильно. И началось, увы, не собственно тем, за чем я шла, а поздравлениями с датой. К счастью, немногочисленными. Имена, увы, ничего не говорили. Запомнился прогон про то, что Сталин - это инициатическое имя; сталь - это то, что разрубает, отсекает ненужные и мертвые ткани.
Затем началась собственно лекция "О смерти и ее аспектах".
Итак. Началось всё с исследования самого слова "смерть". С его деконструкции до уровня букв и слогов, причем деконструкцию не абы какую, а нордическую. Согласно ей смерть (в произношении с твердой м!) можно перевести-восстановить как "благая Моуру" (Мэру - золотая гора в Гиперборее, исчезнувшем духовном центре цивилизации). В методологическую обоснованность этого действия я, признаться, не очень-то верю. В институте на языкознании нам говорили кое-что другое. Но предположим, что это так. Это общее свойство писаний всех отцов-основателей традиционализма – при чтении их нужно всегда держать в мыслях это «предположим».
Дальнейшие минут несколько, посвященные выводам из этого открытия и тому, как относились к смерти в изначальной - примордиальной традиции, я пропустила (некстати зазвонил мобильный). Но логика вполне восстановима. Раз смерть - это благая Моуру, то есть образ прошлого, некое блаженное предначальное состояние, корень и исток гиперборейского человечества, то, как таковой смерти не было изначально. И наши дальние предки не знали смерти, она (благая Моуру) всегда была с ними, но не как небытие, а как жизнь, бытие. Она не была разрушительной.
А вот дальше пошло противопоставление жизни и смерти, смерть стала злой и враждебной, разрушением, небытием. Но древние цивилизации ее не боялись, она была всего лишь "непочтительным холопом", которого не мог усмирить лишь слабый человек. "Кто умер, тот никогда не жил". Гибель тела как смерть не мыслилась.
Потом смерть (сила небытия) начала набирать силу. В дуалистических системах она уже равносильна жизни. В системах же монотеистических источник жизни есть только Бог, а всё остальное по сущности мертво, сотворено Богом из ничего. Выбирающий мир выбирает смерть. И вот тут произошел трагический слом западного монотеизма. Смерть-небытие стала мыслиться как обыденность, как то, что и должно быть. Бог (единственный, заметим, источник жизни) через деизм стал отдаляться от мира, стал мыслиться не Богом Живым, а часовщиком мира-механизма (мертвого мира!), в котором действуют явления и люди роботы. Наступила эпоха модерна, эпоха разрывания связей, разрушения жизни.
Православие и, кажется, ислам устояли. В Православии неповрежденно сохранилась идея Боговоплощения – Бог претерпел смерть, дабы сделать людей причастными жизни и способными к бессмертию. Ислам же стал религией смерти, но при этом НЕ ЗАБЫЛ, что смерть это смерть и сохранил в себе жизнь именно благодаря чувству смерти (мертвое-то смерти и боли не чувствует!). Называлось в связи с исламом имя Гейдара Джемаля, но его деятельностью я никогда особо не интересовалась, потому точно контекст не запомнила.
Тем временем на Западе продолжалось разрушение, и в конце концов даже и Бог умер. Что и было констатировано Ницше. Началась эпоха постмодерна – эпоха, когда всё уже разрушено и разорвано, всё мертво. Сама жизнь злокачественно переродилась – стала мертвой жизнью, как-бы-жизнью, живой и действующей смертью. В каковую эпоху мы сейчас и живем.
После лекции ушла сразу. Потому что меня не грела заявленная в анонсе идея «дегустации жестких нордических напитков» в Рождественский пост, да и «Норд-тантра» - это как-то не по моей части. Ну и от панегириков Сталину - да таких, с какими и поношений не нужно – уши начали сворачиваться в трубочку. Причем если «родина-дочь», воплощаемая стильно одетой брюнеткой в черном костюме и красных чулках, была хотя бы "ничо так, гламурненько", то товарищ с мегафоном, выступавший за нею, «истинный сталинист», как его отрекомендовал ведущий, вызвал у меня легкие рвотные позывы. «На волю, в пампасы!» - подумала я и ретировалась.
Вот так позорно и закончилась попытка Ады вспомнить молодость. Бог с ними всеми. Холодно.
