Портал сетевой войны ::  ::
ССЫЛКИ
Новороссия

Релевантные комьюнити ЕСМ:
rossia3
ru_neokons
ЕСМ - ВКонтакте
Дугин - ВКонтакте

Регионы ЕСМ

Дружественные сайты

Прочее

Карта сайта

>> >>
ПнВтСрЧтПтСбВс
ЛИТЕРАТУРА
Чернолесье
17 декабря 2014
Дж.Р.Р. Толкиен: христианин, консерватор, традиционалист
Часть 4

Читать сначала

 Толкиен всегда считал право на sub-creation врождённой и потому неотъемлемой частью человека, даже после Грехопадения, и - как и Ю.П.Миролюбов - считал способность к sub-creation в наше время, в двадцатом веке величайшим проявлением человека, освобождающим его от болезней нашего существования. Профессор писал, что «Властелин Колец» посвящен проблеме соотношения искусства и sub-creation с Первичной реальностью и добавлял: «Тяга к творчеству сочетается с любовью к первичному мiру и смертности – и мiром сим не насыщается». В эссе "О волшебных сказках" Толкиен называет три функции sub-creation: выздоровление, избавление, утешение. "Именно благодаря волшебным сказкам, - пишет он, - я впервые осознал возможности мiра, удивительность вещей, таких как камни, железо, дерево и трава, дом и огонь, хлеб и вино" (речь в данной цитате идет о волшебных сказках, но, по сути, любой жанр литературы может являться "малым творением"). В "Мифопоэйе" Толкиен страстно отстаивает право человека быть творцом:
Сердца людей из лжи не до конца.
Внимая Мудрость Мудрого Отца,
сколь человек отложенным ни был
днесь от Него, Его он не забыл
и не вполне отпал и извратился.
Быть может, благодати он лишился,
но не утратил прав на царский трон -
и потому хранит поныне он
лохмотья прежней княжеской одежды
как память о былом и знак надежды.
В том царственность, чтобы владеть всем мiром
в твореньи и не почитать кумиром
Великий Артефакт. И, наконец,
ведь человек, хоть малый, но творец! -
он призма, в коей белый свет разложен
и многими оттенками умножен
и коей сотни форм порождены,
что жить у нас в мозгу насаждены.
Хоть гоблинами с эльфами в мiру
мы населяем каждую дыру
и хоть драконье семя сеем мы,
творя богов из света и из тьмы, -
то наше право! - ибо сотворяя,
творим, Первотворенье повторяя.

Конечно, все мечты суть лишь попытки -
и тщетные! - избегнуть страшной пытки
действительности. Что же нам в мечте?
Что эльфы, тролли? Что нам те и те?
Мечта не есть реальность, но не всуе
мы мучаемся, за мечту воюя
и боль одолевая, ибо мы
сим преодолеваем силы тьмы
и зла, о коем знаем, что оно
в юдоли нашей суще и дано.
Блажен, кто в сердце злу не отвечает,
дрожит, но дверь ему не отпирает
и на переговоры не идёт,
но, сидя в тесной келье, тихо ткёт
узор, злащенный стародавним словом,
которое под древней Тьмы покровом
давало нашим предкам вновь и вновь
покой, надежду, веру и любовь.
Блажен, кто свой ковчег, пусть даже хрупкий,
построил и в убогой сей скорлупке
отправился в неведомый туман
до гавани безвестной в океан.
Блажен, кто песню или миф творит
и в них о небывалом говорит,
кто вовсе не забыл о страхах Ночи,
но ложью не замазывает очи,
достатка не сулит и панацеи
на островах волшебницы Цирцеи
(не то же ль рай машинный обещать,
что дважды совращенных совращать?).

О значении последних двух строк будет сказано в главе 6. Толкиен же продолжает:
Пусть впереди беда и смерть маячат, -
они в глухом отчаяньи не плачут,
не клонят головы перед судьбой,
но поднимают песнею на бой,
в день нынешний и скраденный веками
вселяя днесь неведомое пламя.
Хочу и я, как древле менестрель,
петь то, чего не видели досель.
Хочу и я, гонимый в море мифом,
под парусом уйти к далеким рифам,
в безвестный путь, к неведомой земле,
что скрыта за туманами во мгле.
Хочу и я прожить, как тот чудак,
что, золота имея на пятак
(пусть не отмыто золото от скверны
и прежние пути его неверны!),
запрятывать его в кулак не станет,
но профиль короля на нём чеканит
и на знаменах вышивает лики
и гордый герб незримого владыки.
А ваш прогресс не нужен мне вовеки,
о вы, прямоходящи человеки!
Увольте, я в колонне не ходок
с гориллами прогресса! Весь итог
их шествия победного, ей-ей,
зиянье бездн, коль в милости Своей
Господь предел и срок ему положит.
А нет, - одно и то же он итожит,
переменяя разве что названья,
верша по кругу вечное топтанье.
Я к миру не имею пиетета,
где то всегда есть "то", а это - "это",
где догма от начала до конца
и места нет для Малого творца.
И пред Железною Короной зла
я золотого не сложу жезла!

 Высший смысл "малого творения", по Толкиену, заключается в соучастии человека в Большом Творении, Автор которого - Бог. Так же понимали смысл творчества и православные богословы. (Да и по Фоме Аквинскому, Бог есть Первоцель всех, частная же цель каждой личности - sub-creation.) Смысл Православия - в очеловечивании Бога и обожении человека; творчество ещё Гоголь назвал "невидимыми ступенями к христианству". "Человек, - писал Толкиен, - не просто семя, развивающееся по заданному образцу, удачно или неудачно, в зависимости от обстоятельств... Человек - одновременно и семя, и до некоторой степени садовник, хороший или плохой". Человек, по Толкиену, свободен в своём творчестве - его не ограничивает ничто, кроме закона внутренней непротиворечивости. Но на самом деле это лишь иллюзия свободы - ибо не бывает "просто творчества", оно всегда либо во благо, либо во зло. "Малый творец" (sub-creator) может злоупотребить своим даром. Это проявляется либо в умышленном искажении Истины, когда творец воплощает в своих произведениях заведомую ложь (типичные примеры - Л.Н. Толстой или М.А. Булгаков), либо в чрезмерной привязанности к своему sub-creation (что довело Н.В. Гоголя с его "Мёртвыми душами" и его друга А.А. Ивáнова с "Явлением Христа народу" чуть ли не до умопомешательства). Таковы два пути грехопадения "малого творца" - поистине, самых ужасных из всех падений, ибо Божий дар такие люди употребили не по назначению. "Падение может произойти по-разному, - писал Толкиен. - Можно проникнуться жаждой собственности, привязаться к вещам, сделанным руками человека; тогда sub-creator начинает мечтать о том, чтобы стать Богом своего маленького, частного, им самим сотворенного мiра, и восстаёт против законов Творца. Но целью sub-creation никак не может быть господство над Большим Творением и тираническое его переустройство".

 На самом деле, любому творцу очень сложно отделить себя от своего творения. Каждый sub-creator, будь то писатель или художник, имеет тенденцию считать созданное им своей собственностью. Эта тенденция тем более сильна, что каждое созданное Богом существо, творя нечто, отдаёт в него часть своей собственной силы (лишь от безконечного Бога ничего не убывает в процессе Творения). Поэтому Феанор мог лишь однажды создать тенгвар, палантиры или Сильмарилы и заявил Валарам: "Для малых, как и для великих, есть дела, сотворить кои они могут лишь единожды; и в этих делах живет их дух. Возможно, я смогу расщепить свои алмазы, но никогда не сотворю я подобных им; и если разобью их, то разобью свою душу и умру". Поэтому сам Толкиен после 1955 года уже не смог написать ничего принципиально нового. Поэтому эльфы-телери говорили о своих прекрасных кораблях, сожженных Феанором: "Это труд сердец наших, и подобных им мы не сотворим уже никогда". Но собственнический ход размышлений является гибельным: "Творец не должен забывать о месте своём и своего детища в иерархии мiроздания, - пишут Каменкович и Каррик. - Только Бог может решить, какой будет судьба sub-creation, украсит ли оно собой Большое Творение, обретет ли достойное место в гармонии мiроздания или будет отвергнуто". Размах проблемы взаимоотношений "малого творца" и его "малого творения" в творчестве Толкиена огромен. Достаточно сказать, что история Феанора и Сильмарилов - то есть история искушения sub-creator'а в чистом виде - является остовом всего сюжета "Сильмариллиона". Не может быть большего греха, чем грех Феанора, когда он, считая Сильмарилы своей собственностью, отказался отдать их Яванне: ибо если в толкиеновском мiре родоначальником этого греха является Феанор, то в реальном - потомок Каина Тувалкаин, отец всех металлургов и ремесленников... (Другой вариант этого греха - когда sub-creator уничтожает свой труд, считая его принадлежащим лишь одному себе, забывая о том, что Бог есть Верховный Собственник всего: таково сожжение Гоголем "Мертвых душ".) Но к образу Феанора - колоссальнейшему по своему масштабу - мы вернемся в главе 3. А пока укажем на другие примеры "малых творцов" у Толкиена.

 Такова, в частности, известная история о сотворении гномов. Валар (то есть архангел) Аулэ, зная о скором появлении "детей Бога" (эльфов и людей), был нетерпелив и попробовал сотворить их сам. Он не хотел бунтовать против Бога (Эру), он лишь хотел вместе с созданными им тринадцатью гномами славить Его; но Эру в гневе сказал, что никто, даже сам Аулэ, не может дать жизнь своим sub-creation. У каждого сотворенного существа - будь то ангел или человек - только одна жизнь, и он может лишь разделить и распределить её. Так же и гномы имели лишь волю самого Аулэ и даже двигаться могли, лишь повторяя его движения - сущие големы. Они и говорить могли, лишь сообщая Аулэ его же собственные мысли. Тогда раскаявшийся Аулэ взял молот и хотел убить свои творения, но гном вдруг увернулся и спрятался, а потрясенный Валар услышал слова Эру: "Ты удивлен? Смотри же: вот, творения твои живут и свободны от твоей воли. Ибо Я видел твое смирение и пожалел тебя. Твои творения Я принял в Свое Творение". Путь смирения и покорности - единственный путь, которым должен идти любой из нас. Даже могучий Аулэ раскаянием и повиновением заслужил милость Божию - и каждый из нас волен повторить его поступок, отказавшись от безумия Феанора.

 Толкиен сумел избежать греха присвоения себе исключительных прав на своё творение. Он всегда подчеркивал несовершенство своего sub-creation и все достоинства своих книг приписывал Богу. Возьмем письмо Толкиена к одной читательнице: "Вы говорите о "душевном здоровье и святости", которые, по вашим словам, Вы увидели в моей книге, и утверждаете, что они "представляют силу уже сами по себе". Я глубоко тронут. Ничего подобного мне еще не говорили. Но по странной случайности, когда я начал писать Вам, ко мне пришло еще одно письмо - от человека, который представился как неверующий, или, по его словам, "бывший неверующий, в котором только-только забрезжило религиозное чувство". "Вы, - пишет он, - создали мiр, где вера разлита во всём. Она не имеет видимого источника и похожа на всеет из незримой лампы". На всё это я могу ответить только одно: о своем собственном душевном здоровье никто не может судить безпристрастно. Если душевное здоровье присутствует в чьих-либо трудах или освещает их подобно некоему всепроникающему свету - это идет не от автора, а через автора. И никто не может заметить этого и описать, если в нём самом нет этого света..." - и далее фрагмент, который я уже цитировал: ""Властелин Колец" мне не принадлежит - в этом у меня нет никаких сомнений. Я помог ему появиться на свет, но дальше он пойдет сам, предназначенным ему путем, хотя я, естественно, принимаю в его судьбе глубокое участие - как отце в судьбе ребенка". Здесь можно вспомнить, что святитель Игнатий Брянчанинов в письме Гоголю указывал, что по наличию в книгах писателя света и/или тьмы следует судить о душевном состоянии самого писателя - и мы должны признать, что от книг Толкиена идёт свет... "Не мне, не мне, но Имени Твоему", - вот главный принцип, которым руководствовался Толкиен. Он писал: «Единственный справедливый литературный критик – это Христос; Он восхищается дарами, которыми Сам же и наградил, более любого человека. Так давайте же bekenne either other to Christ!».

 Профессор, равно как и К.С. Льюис, часто пытался анализировать механизм своего творческого процесса: «Меня занимает мифотворчество и тайна литературного творчества (или sub-creation, как я называл этот процесс в других работах), а я сам – наиболее доступный corpus vile [подопытный объект] для эксперимента или наблюдения». Однако такой анализ не всегда удавался: и в письмах, и в «Потерянном пути» Толкиен постоянно возвращается к мысли о том, что помимо его собственных фантазий в его книгах были явлены и некие недоступные его собственному рассудку истины. Это, в свою очередь, приводило его к напряженным размышлениям о соотношении «малого» и «большого» Творения, sub-creation и Creation. Наиболее известным плодом этих рассуждений является рассказ «Лист кисти Ниггля». В нём мы видим именно такого праведного творца, каким сам Толкиен страстно желал стать - и, хочется думать, стал им. Ниггль, "человечек маленький и невеликого ума", - посредственный художник, которому "листья удаются лучше деревьев", живущий в сельской местности. Он ленив, хотя и жалостлив - помогал своим соседям, особенно Пэришу, всегда с неохотой. Со временем Ниггль полностью посвятил всё своё время главной, огромной Картине, которая занимала целый сарай и изображала лес, за которым проступали контуры гор и дальней страны. Он страстно желал закончить Картину, прежде чем отправиться в Путешествие (т.е. умереть). Но постоянные дела - общественные и частные, визиты знакомых и безконечные просьбы - отвлекали Ниггля от своей Картины; он был недоволен, но просто не умел сказать "нет" посетителям, а сердце его никогда не озлоблялось. Но кое-кто из них уже стал подсчитывать, кому в наследство останется дом Ниггля...

 Однажды мокрой осенью Пэриш, свысока смотревший на Ниггля, сообщил, что его жена больна лихорадкой, а ураган пробил брешь в крыше. Он попросил Ниггля съездить в город за врачом и рабочими (сам Пэриш был хром, а у художника был велосипед). В итоге рабочие так и не приехали, жена Пэриша выздоровела, а сам Ниггль слёг в горячке. Сосед, стольким ему обязанный, забыл про него - а сил на Картину уже не оставалось. И однажды утром к Нигглю явился чиновник и приказал залатать дыру в крыше Пэриша своей Картиной; но в тот же миг прибыл Водитель (т.е. Смерть) и увез Ниггля в Путешествие. "Ну, по крайней мере, мы хоть холстину эту приспособим", - сказал чиновник. Ниггль же сел в поезд и, проехав через чёрный туннель (т.е. умерев), оказался на станции. Носильщик, увидев, что у Ниггля нет никакого багажа (т.е. запаса добрых дел), отправил его в Работный Дом (обычно его трактуют как католическое чистилище, но с тем же успехом его можно считать и аллегорией православных мытарств; а друг Толкиена католический священник Р.Муррэй вообще считал этот рассказ аллегорией не смерти, но страданий. Впрочем, сам Толкиен говорил именно о чистилище. В таком случае, эта идея рассказа ложна; но истинна другая, главная мысль рассказа – о sub-creation). В этом доме санитары поили Ниггля горькими лекарствами и заставляли выполнять тяжёлую работу. Постепенно он стал более старательно трудиться - и всё чаще думал, что, если бы он помогал Пэришу заранее, то ничего бы не случилось. Ниггля нагружали всё более трудными заданиями - и он тщательно их выполнял и вскоре забыл все ругательства. Наконец врач сказал: "Прописываю покой и абсолютный мрак" - и Ниггль очутился в темноте, где были слышны голоса Медицинской Комиссии.

 Суровый Первый Голос (т.е. Бог-Отец) настаивал на продолжении лечения, поскольку Ниггль был маленьким, никчёмным человеком. Второй Голос (т.е. Бог-Сын) говорил о том, что он никогда не желал славы. Первый Голос возражал, что он почти "не откликался на наши Вызовы, называя их Докуками и Помехами" (т.е. редко помогал соседям). "Но он никогда не ждал вознаграждения, - возразил Второй Голос, - в отличие от поступившего к нам позднее Пэриша" (т.е. Пэриш умер чуть позже Ниггля). Голос предложил назначить Нигглю "курс лечения помягче", и тот в восторге спросил, как там Пэриш, высоко отозвавшись о нём. Обрадованный Первый Голос дал согласие. И на следующий день поезд доставил Ниггля в его ожившую Картину, под ожившее Дерево. Вскоре Ниггль осознал, что закончить картину ему может помочь лишь Пэриш, талантливый садовод и огородник. И действительно - они тут же встретились и стали строить дом и сажать деревья и цветы. Пэриш благодарил Ниггля за заступничество, но тот скромно ответил: "Не мне ты обязан, а Второму Голосу. И ты, и я. Мы оба".

 Наконец, избавившись от всего мелкого и нехорошего в своих душах и достроив Картину до конца, Ниггль и Пэриш пошли дальше и дошли до Самого Края. Там их встретил пастух и спросил, желают ли они идти дальше. Ниггль согласился и скрылся в горах, а Пэриш отказался: он хотел дождаться своей жены. Узнав, что этот мiр и есть Картина Ниггля, он изумился - ведь раньше он называл ее "пачкотнёй". "Оно же было ненастоящее!", - воскликнул изумленный Пэриш. "Справедливо. Это был не более чем отсвет Настоящего", - ответил пастух, и в этих словах выражается вся сокровенная надежда Толкиена на то, что и его sub-creation (легенды о Средьземелье) способно милостью Божией войти в Creation, как это случилось с Валаром Аулэ. В одном из писем Профессор поясняет: «Человеку-рассказчику предстоит спастись тем способом, что созвучен его природе: посредством волнующей истории. Но поскольку Автор её – высший Художник и Автор реальности, - Его волей эта история тоже сбылась и стала истинной на Первичном Плане». В другом месте Толкиен пишет о придуманном им мiре: «Это всего лишь (пока) недостаточно домысленный мiр, «вторичный» в зачаточном состоянии; но, ежели угодно будет Создателю наделить его (в исправленном виде) Реальностью на каком-либо плане, тогда вам просто придется ваойти в него и взяться за изучение его иной биологии – вот и всё». Кто знает, кто знает… Сходную мысль высказывает Сэм во «Властелине Колец»; то же самое и сам Толкиен писал сыну: «Есть такое место, Небеса называется, где всё то доброе, что не закончено здесь, обретает завершение; где находят продолжение ненаписанные истории [вот уж действительно, рукописи не горят! – М.М.] и несбывшиеся надежды. Быть может, мы с тобой вместе ещё посмеемся…».

 Интересна концовка рассказа. Это беседа трёх чиновников: мистеров Томпкинса, Аткинса и Перкинса о Ниггле. "Человек он был никчёмный и к тому же круглый дурак, - сказал советник Томпкинс. - Никакой пользы обществу не приносил, уж вы мне поверьте... Я разумею пользу практическую, если угодно - экономическую, - пояснил Томпкинс. - Осмелюсь полагать, что из него мог бы еще получиться приличный винтик в общественную машину, когда бы вы, учителя, смыслили что-нибудь в своём деле. Но вы своего дела не знаете и плодите бесполезных людей вроде этого типа. Будь моя власть, я бы приказал прочесать эту страну вдоль и поперёк, выудил бы всех ему подобных и направил на какую-нибудь общественную работу, кто куда сгодится. Например, посуду мыть в столовой. И присматривал бы, чтоб не отлынивали. А начнут ломаться - совсем убрать с дороги. Этого я ещё долго терпел". Аткинс приходит в ужас от таких слов: "Убрать с дороги?! Вы что, хотите сказать, что с удовольствием приложили бы руку, чтобы он отправился в Путешествие раньше срока?!" Томпкинс отвечает: "Ах, ах, Путешествие! Да! Если вам угодно использовать это устаревшее, бессмысленное выражение, - да! Пусть себе катится по туннельчику на Большую Свалку - вот что я имею в виду! " Здесь мы ещё раз видим безпощадный приговор, который Толкиен выносит всем материалистам, не верящим в загробную жизнь.

 Следующая реплика Томпкинса до боли напоминает советскую пропаганду - и ещё раз подтверждает то, что между коммунизмом и демократией нет большой разницы: "Живопись находит себе определенное применение, отчего же, - признал Томпкинс. - Только не такая, как у этого Ниггля. У нас все пути открыты художникам, но молодым, дерзким, таким, которые не боятся новых идей и методов. А ваш был ходячий анахронизм. Если человек спит с открытыми глазами - это его частное дело. Этот тип не смог бы и тумбы для афиш оформить, даже если бы речь шла о его жизни. Все возился с какими-то листочками да цветочками. Я его как-то раз спрашиваю: да на кой они вам нужны? А он отвечает: они мне, дескать, очень милы! Можете себе вообразить, господа? МИЛЫ! Я его и спрашиваю: это что же, мол, вам так мило - пищеварительные и детородные органы растений?.. Он даже не нашелся что ответить. Глупый бумагомарака!". Аткинс пытается защитить память Ниггля (оба дома которого присвоил себе тот же Томпкинс), но безуспешно: обрывок холста Ниггля он сдал в музей, где тот хранился с подписью "Лист кисти Ниггля" - пока не сгорел вместе с музеем. Так имя Ниггля было навсегда забыто в этом мiре - в мiре, в котором не отыскать справедливости. Но ТАМ, за гранью этой жизни, Картина Ниггля стала местом отдыха для путников (т.е. умерших), и Оба Голоса решили назвать тамошнюю станцию Niggle-Parish - что можно перевести просто как "Ниггль-Пэриш" (обе фамилии распространены в Англии), а можно - "Нигглев приход" (parish - церковный приход по-английски) или "Приход для малых сих" (niggle - мелочь, кроха)...

*          *          *

 Однако если сама идея sub-creation вряд ли у кого-то вызовет возражения, некоторые из православных недоумевают по поводу того, что Толкиен (да и Льюис) выбрал жанром своего "малого творения" именно сказку и искусственный миф. Свои воззрения на волшебные сказки (Толкиен называл их "волшебные истории", fairy-story, а не fairy-tale) Профессор изложил в одноименном эссе. Он отказывался считать их предназначенными для детей; это полноправный жанр взрослой литературы, доказывал он. В принципе, жанр сказки получил широкое признание у православных (кроме некоторых, как сказал бы Толкиен, "лунатиков", которые в любой сказке видят чуть ли не сатанизм; но таковые не могут считаться истинными христианами). А вот использование жанра мифа порою вызывает нарекания даже у тех, кто в целом одобряет творчество Толкиена (см. главу 7). Но это происходит лишь от неверного взгляда на миф как на проявление языческой (либо иной) религии. Но миф - не религия. Наиболее полное исследование мифа с точки зрения Православия дал А.Ф. Лосев в "Диалектике мифа". По его мнению, миф является энергийным самоутверждением личности независимо от вопросов Вечности и Спасения; религия же определяется жаждой самоутверждения личности во времени ради Спасения и Искупления. Непонятно? Что же, даже такой критик Толкиена, как П. Малков, сказал понятнее: "Традиционный миф, по Толкиену, не есть религия, и в этом он вполне согласен с Честертоном и Льюисом. Миф и религия разделились вследствие грехопадения, и "с тех пор они медленно, через лабиринт ошибок, через хаос движутся к новому слиянию"".

 

 

Максим Медоваров

Новости
06.10.21 [16:00]
В Москве обсудят сетевые войны Запада
10.09.21 [18:00]
Московские евразийцы обсудят современный феминизм
25.08.21 [18:15]
ЕСМ-Москва обсудит экономику будущей империи
03.08.21 [14:09]
Состоялись I Фоминские чтения
21.07.21 [9:00]
Кавказ без русских: удар с Юга. Новая книга В.Коровина
16.06.21 [9:00]
ЕСМ-Москва приглашает к обсуждению идей Карла Шмитта
В Москве прошёл съезд ЕСМ 29.05.21 [17:30]
В Москве прошёл съезд ЕСМ
25.05.21 [22:16]
В парке Коломенское прошло собрание из цикла, посв...
05.05.21 [15:40]
ЕСМ-Москва организует дискуссию о синтезе идей Юнгера и Грамши
01.05.21 [1:05]
Начат конкурс статей для альманаха «Гегемония и Контргегемония»
Новости сети
Администратор 23.06.19 [14:53]
Шесть кругов к совершенству
Администратор 23.02.19 [11:10]
Онтология 40K
Администратор 04.01.17 [10:51]
Александр Ходаковский: диалог с евроукраинцем
Администратор 03.08.16 [10:48]
Дикие животные в домашних условиях
Администратор 20.07.16 [12:04]
Интернет и мозговые центры
Администратор 20.07.16 [11:50]
Дезинтеграция и дезинформация
Администратор 20.07.16 [11:40]
Конфликт и стратегия лидерства
Администратор 20.07.16 [11:32]
Анатомия Европейского выбора
Администратор 20.07.16 [11:12]
Мозговые центры и Национальная Идея. Мнение эксперта
Администратор 20.07.16 [11:04]
Policy Analysis в Казахстане

Сетевая ставка Евразийского Союза Молодёжи: Россия-3, г. Москва, 125375, Тверская улица, дом 7, подъезд 4, офис 605
Телефон: +7(495) 926-68-11
e-mail:

design:    «Aqualung»
creation:  «aae.GFNS.net»