На днях мне позвонил один давний деревенский дружок, и в ворохе приветов, пожеланий здоровья и прочих сельских новостей, рассказал и о том, что в соседнем поселке вновь угнали коней, и скорее всего «казахстанцы». Однако двойственное некое недосказанное отношение жителей степи к подобного рода преступлениям мною, да и многими сельчанами воспринималось всегда как некая неизменная данность…«Волки на двух ногах».
Иногда мне снятся кони. Те самые, из детства, «частные» и совхозные. И наставления отчима, повторяемые им каждый раз, когда мне нужно было верхом выезжать за деревенским косяком в степь: «Будь внимателен, осматривайся вокруг, иначе проворонишь этих двуногих волчар, а потом лошадей не досчитаемся, как потом людям в глаза смотреть будем?» А, лошадей и не только их в те годы в соседствующий рядом Казахстан из наших приграничных краев, уводили часто. Но, перед каждым «налетом» конокрадов, малозаметным мельтешением в лощинках и овражках, в лесных колках или неосторожным блеском оптики на вершинах холмов, выдавали свое присутствие «разведчики». Бывало, да есть, наверное, и поныне, что в деревнях Брединского и Кизильского районов у «двуногих волчар» находились свои глаза и уши из местных наводчиков.
Многие из тех лошадей моего детства, что иногда приходят во снах-воспоминаниях, стали жертвами недогляда «за двуногими волками».
Попытки осмысления.
Для исконных жителей степи домашний скот значит многое. Долгое время, количественное и качественное его наличие было главным мерилом богатства у местных народов, в том числе и у вольного казачества. Это естественно обуславливалось образом жизни кочевых и полукочевых народов степей. И мерило это, как показывают археологические изыски в той же знаменитой «стране городов» зародилось еще тогда, когда в наших степях жили совершенно другие племена. Оттуда, наверное, дошли до нас и отголоски пренебрежительного отношения к свинине, позже еще дополненные и канонами Ислама. В почете всегда были лошади, крупно и мелко рогатая скотина. То есть та домашняя животинка, что могла вместе с семьей кочевать с зимних пастбищ на летние выпасы. Живо кстати это мерило достатка семьи и поныне, как и у нас, так и в соседнем Казахстане.
Когда-то у живших тут в приграничье казахских и башкирских родов существовала такая штука как кровная месть. Часто она приводила к долгой и взаимной затяжной междоусобице. У некоторых народов Северного Кавказа, в Закавказье и у курдов например, данный «институт права» все еще встречается и сегодня. На каком-то этапе развития «кочевого образа жизни», когда произошло более заметное имущественное расслоение между родами и отдельными семьями внутри родов, от «кровной мести», как пишут, например казахские исследователи стали практиковать откуп имуществом. Чаще всего, все той же домашней скотиной. А если «обидчики» не выполняли условия откупа, который почти всегда регламентировался количественно и качественно аксакалами рода, забирали часть его имущества, скот и даже иногда женщин. Нужно при этом помнить что, человек в те времена был жестко привязан к своему роду. Поведение человека в родовой общине, несмотря на кажущийся институт военно-кочевой демократии, было почти всегда достаточно жестко детализировано и иерархизировано.
Так зародилась «барымта». Но при чем тут спрашивается обычное уголовное конокрадство сегодняшних дней?
«Есть мое или положенное мне».
У казахского народа есть поговорка: «Кто боится барымты, тот не будет скотоводом». В ней ярко и емко сказано многое. Основной поверхностный посыл мне видится так: в жизни степного человека или его семьи (рода) может случиться многое, за что возможно придется отвечать всем имуществом или собственной жизнью, но это же не повод этим самым имуществом и жизнью не должно распоряжаться? Но, повторюсь барымта – это не просто и не только угон скота.
Ну и вкратце о термине «барымта». Само это понятие - барымта тюркского происхождения. Оно происходит от слова «бар» и означает «есть мое» или «следуемое, положенное мне». Изначальный основной посыл этого понятия – восстановление попранной справедливости. В русском языке термин закрепился как «баранта». Исследователь из Казахстана К. Р. Усеинова, проанализировав содержание данного обычая традиционного казахского права, пришли к выводу, что барымта имеет в изначальной своей сути пять ипостасей: 1) Месть, связанную с физическим или моральным ущербом; 2) Средство наказания за отход от общинных родовых интересов; 3) Способ защиты нарушенного права или же способ обеспечения явки ответчика в суд аксакалов (биев, старейшин рода), или же способ принуждения к исполнению решения суда аксакалов; 4) Форму социального протеста или недовольства. Ну и 5) Форма решения межродовых споров.
Другой советский казахский исследователь Т.М. Культелеев, давая определение барымте, писал: «Слово «барымта» у казахов означает самовольный угон скота, и взятие другого имущества в отмщение за какую бы то ни было обиду. Первоначально обычным правом барымта допускалась, главным образом, как способ исполнения судебных решений».
Еще одна его ипостась, как считают некоторые казахские исследователи, например, есть некая предтеча современного узаконенного рейдерства.
Есть с точки зрения тех же исследований у этого понятия и еще одна изначальная ипостась. Как, например, действия при неуплате вовремя калыма. В этом случае общество нередко сталкивалось с такой разновидностью барымты, как барымта женщины. Очень красочно такой вид барымты описывает советский писатель, автор романа «Волоколамское шоссе» Баурджан Момыш-улы: «Бывало, что калымополучатель не держал свое слово. Тогда обиженный калымоплательщик находил в ауле обидчика какую-нибудь родственницу, которую заманивал в свой аул в гости, и тогда бедную женщину всем аулом уговаривали не возвращаться к себе домой, остаться в заложницах, пока обидчик не удовлетворит иск. Женщина из-за родственных чувств и сочувствия к обиженному, борясь за честь своего девичьего рода и за то, чтобы «не унижать свою кость», соглашалась. Эта своеобразная барымта женщин была одним из средств заставить калымополучателя сдержать свое слово или оплатить неустойку».
В УК РСФСР от 1926 года барымта предусматривалась в числе преступлений, составляющих пережитки местных обычаев. Статья 200 УК РСФСР определяла баранту как «самовольное взятие скота или другого имущества, без присвоения его, исключительно с целью принудить потерпевшего или его родичей дать удовлетворение за нанесенную обиду или вознаградить за причиненный имущественный ущерб» .
Как видим спектр понимания, и восприятия барымты у тех же соседей казахов изначально был достаточно широк и вовсе не подразумевал в своей природе преступного, уголовного начала, а скорее даже наоборот. Главным его первоначальным смыслом было стремление к восстановлению попранной справедливости.
«Барымта как упражнение необходимое для ведения войны»
Совершенно иное видение барымты было у башкир. Это явление всегда рассматривалась как одна из разновидностей военной добычи. Такая форма барымты получила большое распространение не только у башкир, но и у других среднеазиатских народов. Так, согласно башкирскому обычному праву, барымта – это набег на враждебное племя с целью захвата материальных ценностей. Формально участие в барымте считалось добровольным. Однако каждый мужчина считал участие в барымте престижным, поскольку мужчина в процессе совершения барымты показывал свою удаль и доблесть воина и таким образом доказывал свой полноправный статус. В связи с этим для мужчины считалось позорным уклоняться от участия в барымте. Однако в отличие от казахских родов основная цель барымты по башкирскому обычному праву все же заключалась не в достижении каких-либо материальных благ, а в сплочении рода, поскольку именно в таких походах проявлялось единство, сплоченность и удаль ватаг.
Именно подобное видение барымты нашло отражение в толковом словаре В. Даля, где в частности сказано: «Баранта тем отличается от военных набегов, что нападающие, из опасения кровомести, идут без огнестрельного и даже без острого оружия, а берут ожоги, вместо копий, обух и нагайку».
При переводе башкир в военно-казачье сословие были умело использованы именно эти особенности их жизни и быта. Царская администрация отмечала «большую склонность их к воинским упражнениям», способность «приучаться ко всем занятиям, необходимым для войны», они «искусно ездят верхом», «большие мастера управлять пикой, стрелять из ружей и особенно из лука», отмечались «сметливость, привычка к степной местности, неутомимость в степных походах, сносливость и крепость их лошадей».
Вот как описывается, например подобный случай в «Материалах по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска» (вып. 5 стр. 97, изданного в Оренбурге в 1903году). После окончания войны 1812 года, когда вновь актуализировался вопрос укрепления крепостной пограничной линии от Орска до Троицка и далее, губернатор Оренбургского края князь В.Г. Волконский в письме на имя военного министра о военно-политической ситуации на вверенной ему границе в частности заострил внимание на том, что виновниками распрей в степи являются в равной степени как башкиры, так и киргиз-кайсаки (приграничные казахские рода). «Башкиры, свободно приближаясь к линии с намерением подпускали лошадей своих к границе, оставляли их без всякого присмотра, дабы дать тем случай киргизам сделать тайно воровство. Затем под предлогом преследования ворогов грабили стойбища последних. Киргизы проходя сквозь линию, грабили не только виновных, но и безвинных».
С феноменом барымты связаны такие знаковые для башкирской культуры сюжеты и артефакты, как песня и танец «Ете кыз» (на самом деле это - танец призраков и песня о мести), мавзолей Бендэ-бике, множество преданий и легенд. В основе ряда башкирских родов - потомки плененных башкирами в таких набегах казахов, калмыков или отбитых из их плена представителей более экзотических для данной местности этносов, в частности, сартов (узбеков и таджиков).
Вышеперечисленные ипостаси такого явления как барымта с точки зрения казахского и башкирского естественного права, с полным на то правом можно назвать историко-культурным феноменом, присущим только цивилизации кочевников евразийских степей.
Барымта и кадры для диверсионных подразделений
Однако, как показывает жизнь, барымта – как «упражнение для ведения войны» актуально можно сказать и поныне, в условиях так называемых «гибридных войн».
Летом 2015 года мое переформированное ополченческое подразделение ЛНР, некоторая часть которого еще «не нюхала пороха» заступила на охрану ряда объектов вдоль легендарного Северского Донца напротив ТЭЦ города Счастье. Нашими соседями оказались «римовские» казаки. Увидев, кто является основной частью вновь прибывшего отряда, стали незлобиво подшучивать, мол, а вы ежиков не боитесь? А то мол, страшное это животное, особенно ночью… Суть этой шутки стала понятна первой же ночью, когда наслушавшись до жути подозрительных шорохов в кустах, наше охранение открыло беспорядочную стрельбу, чем переполошило и подняло на ноги все подразделение. Противник, до которого было не так далеко (как потом стало видно из их записей в соцсетях) воспринял эту стрельбу, как начало наступления ополченцев на ТЭЦ и город. Через некоторое время нас даже попытались накрыть артогнем. У них там тоже были свои «ежики» в лице сплошь чеченских диверсантов, любителей ночного ножевого дела, которых они давили преимущественно артогнем. Некоторые товарищи, спасая свое лицо, потом-таки до упора доказывали, что все-таки вокруг нас ползали ДРГ ВСУ, а никакие там не ежики. Но и на следующую ночь и «ежиковая атака» и артобстрел и утренний разбор полетов повторились, было уже не так весело как в первую ночь, ибо выспаться мало, кому удалось. На третью ночь выпало быть в карауле моему расчету. И вот именно тогда вдруг вспомнились навыки «ночных налетов» на яблоневый сад покойного ныне Василия Ивановича Чумакова. А охотился он на «яблококрадов» иногда мастерски. Хороший был человек, с пониманием. Именно эти навыки позволили мне, например, заметить в эту и другие ночные караулы и щенка, приходящего ночью покопаться в консервных банках, что мы развешивали на кустах и деревьях. И фазана с зайчишкой живших рядом с родником, который опять же, был якобы «заминирован» противником. И к которому с завидным постоянством приходили на водопой коровы и телята из находящегося рядом поселка. Как впоследствии оказалось, подобный же опыт помог втянуться в караульную службу товарищу и из Ульяновска в аналогичной моей ситуации.
Размышлениями той ночи утром я поделился с одним многоопытным однополчанином. Рассказал в том числе и про яблоневый сад, в котором еще ребятней приучились отличать сидящего в засаде Василия Ивановича от прячущегося в тех же кустах приблудного ежика и про «двуногих волков» из наших приграничных степей. Его краткое резюме всего этого дела было следующим: «Да таким кадрам в нашей диверсионке цены бы не было!»
Но все выше описанное не означает того, что необходимо преступно грабить соседские яблоневые сады, дабы «тренироваться». Сегодня для этого есть много гораздо более продвинутых и эффективных возможностей, это например пейнтбол, страйкбол, хардбол, лазертаг или тоже спортивное ориентирование на местности.
Последняя ипостась барымты конокрадство и работорговля
Однако приведение приграничной, формально находящейся в составе Российской Империи степи «в успокоение» трансформировало барымту. И последующее форсированное строительство государственных структур в последнее перед революцией 1917 года столетие, наряду с «европеизацией ее элиты» в Казахстане привело к тому, что тысячелетия оттачивавшийся правовой инструмент барымты пришел в полную практическую непригодность. Или возможно утратил свою былую актуальность.
Преобладающей трактовкой изменившейся по своей сути барымты в казахском обществе уже после окончательного, а не формального присоединения Казахстана к России стало обычное воровство скота и людей ради обогащения. Отсюда и негативное отношение к данному институту естественного кочевого права со стороны государства того периода.
По моему мнению, лучше всего этот период в истории нашей степи художественно описан в рассказе «Хивинка» войскового старшины оренбургского казачьего войска Никандра Константиновича Бухарина изданного уже после смерти автора в 1892 году в Оренбурге. Действие рассказа как раз и начинается в окрестностях бывшей станицы Браиловской, находящейся в ту пору на новой линии приграничных укреплений.
По мнению советского исследователя Т.М. Культелеева, в этот период «Барымту организовывала феодально-родовая верхушка, имея для этого достаточную силу и власть. Она организовывалась не только для нападения на караваны, а главным образом для взаимного ограбления».
Например, в конце 1837 года в различных местах вдоль укрепленной новой линии были зафиксированы участившиеся мелкие стычки между казаками и кочевниками пытавшимися угнать принадлежащий станицам скот и лошадей, а так же работавших в полях людей. В целях предотвращения людских и материальных потерь администрация войска запретила казакам, имевшим земельные наделы вдали от станиц оставаться в полях на ночь, а так же передвигаться в одиночку или без оружия. Для охраны табунов станичным властям предписывалось в обязательном порядке выставлять караулы, а вдоль дорог высылать разъезды из 10-15 человек.
В рассказе «Хивинка» Н. К. Бухарина в частности так описывается вид приграничных станиц того времени: «Все линейные села были окружены валом, в угловых бастионах которых стояли пушки: ворота были заграждены рогатками и шлагбаумами и охранялись караулами, а по окрестным высотам стояли пикеты и маяки из конной стражи».
Однако принятые меры были не всегда эффективны. В частности с 21 августа по 17 сентября 1838 года были захвачены и угнаны в степь 27 человек, в том числе урядник Констатиновского укрепления, 6 жителей Георгиевской станицы и двое подростков. В августе того же 1838 года двое казаков Еленинской станицы Иван Силин и Петр Хвойков сопровождали группу жителей, выехавших в Янгельский редут старой линии за хлебом и другим продовольствием. Отъехав верст 30 от станицы, они внезапно столкнулись с кочевниками, гнавшими отару овец, угнанную у жителей старой линии. Нападение табынцев оказалось настолько неожиданным и стремительным, что казаки не успели даже выхватить оружие. В итоге все были угнаны в степь и пополнили невольничьи рынки среднеазиатских городов.
Главным инициатором участившихся нападений на прилинейные станицы в этот и последующее десятилетие стал внук хана Среднего Жуза султан Кенессары Касимов, собравший вокруг себя отряды из рода табынцев, измакаевцев, джегабалийцев и тд. В 1847 году Кенессары Касимов был убит в междоусобице с представителями рода кара-киргизов. После его смерти налеты на приграничье заметно пошли на спад.
Барымта эпохи торжества рыночной демократии
С развалом Советского союза, с ослаблением государственного аппарата барымта в своей последней ипостаси обычного уголовного воровства вновь было возродилась. В 90-е годы 20 века из южных приграничных районов Челябинской области, соседнего Кваркенского района Оренбургской области часто угоняли скот, крали имущество, технику. Это был период, когда «рынок – как эффективный менеджер» активно разваливал экономический и социальный стержень постсоветского села - крупно товарное сельскохозяйственное производство. После которого село как-то вдруг и сразу оказалось в основном нищим, не прибыльным и лишним на празднике торжества рыночных отношений. Естественно не без неосознанной помощи самих односельчан.
Как боролись с барымтой в 90-е? После опыта полученного в ополчении луганщины, я бы назвал методы, которые практиковались в нашем маленьком поселке «постоянной встречной тотальной разведкой». Практиковалось в других селах и выселение «всем миром» семей пойманных на соучастии в воровстве домашнего скота односельчан. В Магнитке мне рассказали и такой случай из практики 90-х. В одной из бывших приграничных станиц, поймав опять-таки всем миром повадившихся красть скот барымташей, прилюдно отстегали плетками последних, а затем заставили возить в конской упряжи телегу с людьми по деревне. После чего еще малость побив незадачливых воришек прогнали. Средство как рассказали, оказалось весьма эффективным, конокрадов от станицы отвадили.
Но чаще и более широко использовались, как принято сейчас это называть «коррупционные схемы». Когда через «знакомых-знакомого» или других «уважаемых людей» выходили на тех, у кого в итоге в соседнем Казахстане оказывался угнанный скот или какое другое имущество и путем переговоров подкрепленных денежным вознаграждением вопрос успешно решался.
Быть может в этом и кроется та необъяснимая двойственность восприятия барымты как прошлого, так и образца 90-х в наших приграничных селах?
Возрождение барымты в новом обличии выявило и еще одну проблему, с которой нам видимо, суждено в самое ближайшее время столкнуться. А именно хрупкость и шаткость выпестованного с таким трудом в Советское время такого понятия как «Дружба Народов». Как показывают последние события, наметился «третий исход» русскоязычного населения из Казахстана, которого в РФ никто не ждет. Одним из симптомов надвигающихся перемен например можно считать появление у наших соседей всевозможных забугорных военных советников. Достаточно изменится военно-политической обстановке в Казахстане, например вследствие ухода принудительного или естественного, того же «старика» Назарбаева, что требовали на неудавшемся казахском майдане, как скорее всего вновь заполыхает наше приграничье. Которое кстати, как и с той же Украиной практически никак не охраняется. А тут у нас отнюдь не Донбасс, и Оренбургское казачество далеко не Донское и тем более не Кубанское по организованности и возможностям. Ведь кадры для барымты у заокеанских партнеров давно для нас уже заготовлены.
